Шотан опустил меч и развернул рукоятью к императору.
Возьмите, - попросил граф. - Возьмите крепче. Почувствуйте его силу.
Оттовио не сдержал легкую гримасу пренебрежения, но руку протянул. Горцы из охраны ощутимо напряглись, более по привычке, нежели в силу настоящей опасности.
- Представьте, сколько труда было вложено в сие творение, - с мягкой улыбкой сказал Шотан, и вид у него был такой, будто сейчас граф находился мыслями в совершенно ином месте, далеко отсюда.
- Сначала горные мастера разведали жилы с лучшим железом и добыли его из утробы Столпов. Ведь только там водится лучший металл в Ойкумене. Зачастую рудокопам приходилось биться с демонами и тварями, которых все еще можно встретить глубоко под землей. Затем крупицы драгоценного металла были расплавлены и превращены в слитки стали. Их опалял жар доменных печей, в которых пылала частица адского пламени, их плющили водяные молоты, куя основу для будущего меча. А затем лучшие кузнецы, которые берут в оплату лишь золото, превратили железную полосу в настоящий клинок. Они закалили его, придав алмазную твердость и в то же время сохранив гибкость. Затем шлифовальщики отполировали меч до такой степени, что в него можно смотреть, как в зеркало.
Оттовио поднял клинок с видом, будто и в самом деле почувствовал удивительную силу мастерского труда, заключенного в металле.
- В этом орудии сплавлены богатство и мощь, - продолжил Шотан. - Труд множества людей, чье мастерство оттачивалось десятилетиями. Надежды и гордость за бесскверную работу. И эта сила теперь принадлежит лишь Вам. Только Вам.
Оттовио взял тренировочный меч крепче и поднял вертикально, зацепив полированной плоскостью неяркий луч полуденного солнца. Негромко и почти робко сказал, больше попросил, как восьмой сын, а не как Император:
- Научите меня.
Шотан отступил на шаг и склонился со словами:
- Почту за честь, Ваше Императорское Величество.
* * *
- Славно, - повторил Шотан, жмурясь, будто хорек, укравший с господского стола мясо.
- А теперь, достопочтенные, - потер ладони Курцио. - Позвольте мне предложить вам на рассмотрение еще одну идею.
- Вы живем в удивительные времена, - по-прежнему брюзгливо буркнул Вартенслебен. Курцио сдержал улыбку, наблюдая, как желчный старик пытается не выказывать телесную хворь.
- Да, в интересные времена. Полезные идеи множатся, как бурьян в не возделанном поле.
- Это хорошая затея, - очень серьезно вымолвил Курцио, и злобный старик замолчал.
- Какая же? - вопросил Шотан, все еще улыбаясь.
- Императору нужны спутники.
- У императора уже есть спутники, - сразу вступил в оппозицию герцог. - Это мы!
- Безусловно, - сразу же согласился Курцио. - Безупречные, лучшие из лучших! И следует приложить усилия, чтобы так осталось в дальнейшем. Но ему нужна боевая свита.
- Э-э-э… - пробурчал Вартенслебен. - Уж не гетайров ли вы имеете в виду?
- Именно, - склонил голову Курцио.
- О чем речь? - спросил Шотан. - Я помню, это что-то из древней истории, но мое образование было… довольно-таки обрывочным.
- Молодые дворяне, которые станут товарищами Его Величества, особыми порученцами, телохранителями и так далее, - Курцио заметил брезгливую гримасу на лице Шотана и уточнил. – Худородные и нищие, разумеется. Те, кому совершенно нечего ждать в нынешних обстоятельствах. Те, кто может получить что-то лишь из рук Императора. Конечно, мы тщательно подберем их, собрав на каждого…
Курцио пошевелил пальцами, пытаясь вспомнить, есть ли в материковых диалектах аналог слову «досье».
- Мы поняли, - Вартенслебен ответил и за себя, и за графа. - Мальчишки должны понимать, что их верность делится пополам.
- Да.
Шотан провел кончиками пальцев по лицу, поправив непослушный локон.
- Гетайры… - повторил он, будто дегустируя слово на вкус. - Личный топор Императора, который не подчиняется Регентскому Совету. Точнее может не подчиниться… Это будет непросто. Вашим… - граф отчетливо выделил это слово, обращаясь к Курцио. - Не понравится.
- Не понравилось бы, набирай мы юношей из семей высоких бономов и тем более приматоров. Это истолковали бы как покушение на исключительное представительство Совета, желание перетащить на свою сторону знать Мильвесса. А худородная голытьба никому не интересна.