Удивительно, однако, у самого заведения, расположенного у крошечной площади с традиционным колодцем порядка было куда как больше. Вокруг кривого и перекошенного здания о двух этажах с коновязью, пристройкой и башенкой даже подметали. Мертвецки пьяных не наблюдалось, несколько девиц вполне определенного рода занятий пасли клиентуру рядом с широкими дверьми. Изнутри сквозь открытые настежь окна доносилась разудалая песня о нелегкой солдатской жизни, состоявшая главным образом из рифм к слову «жопа».
Елена прислонилась к стене ближайшего дома, несмотря на то, что старый кирпич пропитался дымом и жиром до состояния засаленности. Женщину трясло, жар и холод накатывали попеременно, оставляя лишь одно желание — уйти отсюда, уйти поскорее и подальше. Еленой овладело яркое, острое понимание, что ей здесь не место, ее тут быть не должно. Она и вот это — разные миры, которые не могут соприкасаться, отталкиваясь как одноименные полюса магнитов.
Да, следовало уйти. Правильным было бы уйти, немедленно, пока солнце завершает круговорот. Сердце стучало, как перегретый котел, губы зудели так, что хотелось изжевать их до крови. Пальцы казались ватными.
Зачем я это делаю? — просила себя Елена, в очередной раз, наверное, тысячу первый за сегодня. Нет, ну, в самом деле, зачем? В конце концов, Ульпиан был всего лишь достойным человеком и честным, щедрым работодателем. Это, конечно, очень хорошо и все-таки недостаточно для радикальных действий. Тем более, что никакая справедливость не умеет воскрешать мертвецов.
Зачем я это делаю? — повторила она. И сама же себе ответила: потому что так надо. Потому что Ульпиан был добр с ней и честен. Потому что в мире и так мало хороших людей, а вчера стало на одного меньше. Потому что…
На самом деле она могла придумать множество «за» и «против», но истина была проще. Елена смертельно боялась, однако понимала, что отступить сейчас — нельзя. Есть вещи, которые должно выполнять без раздумий и попыток обоснования, просто потому, что не делать — невозможно. Примерно то же Елена чувствовала в тот момент, когда спасла Шену от демона в болотном доме.
И она сделала первый шаг, самый тяжелый, самый страшный. Затем второй, третий, двинулась, ускоряясь, через маленькую площадь к большому дому о двух этажах с коновязью, пристройкой и башенкой.
Внутри было полутемно, пахло старым нагаром, дымом и сивухой. Первый этаж оказался тесно заставлен длинными столами и лавками, которые сколотили, очевидно, в расчете на то, чтобы выдерживать рубку топором. Второй представлял собой широкую галерею, так что между уровнями шло свободное общение, а зачастую и натуральный обмен, например в виде швыряния костями. Молва не солгала, публика представляла собой исключительно военный элемент, а также сопричастных ему — наемники действующие, наемники в поиске работодателя, сольные исполнители на разовых договорах, наниматели и посредники в любых видах. Классовые различия проявлялись слабо, хотя здесь можно было увидеть и вчерашнего крестьянина, который пошел искать лучшей доли с топором наперевес, и настоящего дворянина, даже без черной каймы на гербе (знак незаконнорожденности).
Что сразу бросалось в глаза — несмотря на взрывоопасный контингент, обстановка в кабаке была удивительно мирной. Не без эксцессов, разумеется, но в целом народ вел себя подчеркнуто спокойно, со сдержанностью, невероятной для тех, кто живет мечом и кровью. Очевидно, здесь действовал тот же принцип, что делал очень вежливыми самураев и рыцарей — лучше быть аккуратным в речах и поступках, когда все вокруг поголовно вооружены, а любое слово могут истолковать как вызов.
Впрочем, корректность не распространялась на служанок, что носились будто растрепанные ведьмы, только без метел, спеша утолить бездонную жажду публики. Бедняжкам доставались и щипки, и шлепки. Верховодил всем бедламом колоритный держатель заведения, человек-гора, похожий на пирамиду — маленькая яйцеобразная голова на теле с гигантским пузом.
Елена прошла к стойке, сдвинув кепку по самые глаза, надеясь, что достаточно похожа на юношу. Судя по околонулевой реакции многолюдного собрания — пока замысел удался. Она втиснулась меж двумя оборванцами, которые, видимо, не могли позволить себе стол и кувшин, так что перебивались водочными «шотами» из оловянных наперсточков. Треугольный человек уставился на нее крошечными, мутными глазкам, спросил очень тонко и высоко, голосом кастрата:
— Чего?
Елена молча положила на стойку серебряную монету. Несколько мгновений мужчина и женщина смотрели на металлический кругляшок, затем Елена тихо сказала куда-то в пустоту:
— Дружеский взнос.
Треугольный сделал легкое движение, и монета испарилась, исчезла, будто магически телепортированная. Мужчина тихо пропищал:
— Хорошее начало. Девочку, мальчика, новости, наводку?
— Сведения, — ответила Елена и еще тише произнесла. — «Четырехглавое Бэ». Где найти?
Человек-гора пошевелил челюстью, сложил гротескно маленькие ручки на животе поверх кожаного фартука, неприятно похожего на палаческий. Демонстративно уставился на стойку, и Елена опустила на липкую доску еще одну монету. Теперь на денежку внимательно смотрели уже и соседи, однако, без поползновений, с ясным пониманием, кто ее хозяин с этого момента. Толстяк прибрал серебро и молча шевельнул редкими, белесыми бровями в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Елена кивнула и отправилась в указанном направлении. Она физически чувствовала, как спину буравит все больше внимательных глаз, которые отнюдь не преисполнены доброжелательности. В горле пересохло, сердце еще сильнее зачастило, а руки дрожали. Все мысли и планы вылетели напрочь из головы, остался лишь космических размеров страх. Страх и панический вопрос: а дальше то что?
Она чудом не споткнулась, переставляя негнущиеся ноги по скрипучим ступенькам. Наверху окна были наглухо закрыты ставнями, однако, здесь на удивление оказалось светлее, чем на первом этаже благодаря десятку свечных «люстр». Тут гуляла «белая» публика, в основном с гербами. Елена поймала за воротник измученную ведьмочку и спросила, показывая очередную копу:
— «Четырехглавое»?
Служаночка телепортировала монету взглядом также как хозяин чуть ранее и молча кивнула в дальний угол, где было светлее всего, и даже играла музыка. Елена развернулась в нужную сторону и сделала несколько шагов, понимая, что вот здесь-то ее заметили сразу, причем все.
Барбаза, Барбро, Барка, Баттести. Она понятия не имела, кто есть кто, все были на одно лицо, хотя проститутки заверяли, что это ни разу не братья. Очень «итальянские» на вид, чернявые, смуглые, волосы подстрижены с рыцарским понтом и лоснятся от масла. Одеты дорого и безвкусно, как наемники, которые хотят сойти за жандармов, отчасти даже получается, но все равно, не по доходам замах. Не бандиты в чистом виде, не бретеры, не солдаты удачи, не рутьеры или наемные убийцы, а все сразу, по обстоятельствам и обещанной награде. Стол заставлен вином — дорогие бутылки, не кувшины. Рядом играет нанятый флейтист, вторым эшелоном кружатся с десяток прихлебателей — мелкие «шныри», а также несколько продажных девиц.
Да, это они. Убийцы, которые вчера на закате подстерегли и убили глоссатора Ульпиана из Пайт-Сокхайлхея, магистра простых и сложных судебных задач. И Елена понятия не имела, что делать. Здравый смысл торопливо подсказывал: самое правильное — просто развернуться и бежать, пока еще можно. Ватные ноги, однако, сами собой понесли женщину к заветному столу. Елена смотрела на лица четырехглавой компании, стараясь найти печать скверны, порока, чего-то особенного, негодяйского. А может быть следы раскаяния, сомнений. И не находила. Обычные лица обычных людей, сильных, уверенных в себе, пребывающих в хорошем настроении, а также в мире с самими собой.
Она моргнула, чувствуя, что рот превратился в колючую пустыню, голос замерз, и сейчас из глотки вырвется лишь сипение, жалкое, бессмысленное, позорное. Один за другими «Четырехглавое» фокусировалось на визитере, соображая, что это не просто искатель хмеля, перепутавший этажи, заведение, а возможно и квартал. Елена гоняла крохотные мысли внутри пустого от ужаса сознания. На ней скрещивалось все больше взглядов, будто шла цепная реакция роста внимания.