— Что? — не понял Раньян, уже готовый к схватке.
— Не сейчас, — повторил с явным сожалением блондин, поднимаясь с табурета, который сразу прибрал, утащив подальше в темный угол, хозяин мебели.
— Так чего тебе надо? — начал тихо, контролируемо злиться Чума, не опуская саблю. В свете уличного фонаря, заряженного восковым факелом, полированная сталь блестела особенно скверно, хищно.
— Я извиняюсь, — поклонился блондин, не выпуская оружие, однако и не пытаясь достать клинок из ножен.
Немногое на этом свете могло бы удивить бретера, но тут Раньян даже растерялся.
— Мне следовало раньше объявиться и объяснить мотивы моих… поступков, — с той же церемонностью продолжил светловолосый.
— Ну, можешь сделать это прямо сейчас, — предложил Раньян, все так же, не опуская саблю. На протяжении беседы он внимательно прислушивался, не крадутся ли убийцы. Нет, вроде бы не крались, хотя странный разговор определенно привлек внимание общественности. Ночной люд, включая пару застывших поодаль стражников, заинтересованно присматривались, что тут происходит, нет ли шанса поживиться или хотя бы развлечься бесплатным зрелищем.
— Мое имя тебе ничего не скажет, — церемонно склонил голову блондин. — Но я намерен убить тебя, прозванный Чума. Без надлежащего вызова по традициям Братства, однако, со всем почтением. В честном бою, один на один, без подлых уловок и недостойной хитрости.
— А зачем? — спросил Раньян, уже начиная понемногу соображать, какая муха покусала юного мечника. Скверно, ай как скверно…
— Таково правило, — с готовностью откликнулся светловолосый юноша. — Я не хочу считаться первым. Я хочу быть им.
— Чертовы сектанты, — проворчал Раньян сквозь зубы, опуская саблю. — «Дети Эрдега»? «Черный Круг»?
— О, так ты осведомлен, — приятно удивился юноша. — Это радует. Хотя, судя по «чертовым», знакомство с нами было… односторонним.
— Я слышал о вас, — настороженно сказал бретер. — Аусф или цин?
— Аусф, — молодой человек приложил к сердцу свободную руку и склонил голову. — Но имени ждать не стоит. Сам понимаешь…
— Понимаю. И не надеялся, — отметил бретер. — Злодеи вроде вас огласки не любят.
— Мы не злодеи, — нахмурился блондин.
— Да, вы хуже, — согласился Раньян. — Убийцы беззащитных. Садисты, Налетчики в безлунной тьме. Культисты и отступники от истинного двоебожия. Предатели Света и Тьмы.
— Истинно верующие! — отчеканил юноша, задрав подбородок, сжимая рукоять своего причудливого ножа. Затем спохватился, вернув прежнее спокойствие. — Впрочем, думаю для проповеди уже поздно. Во всех смыслах.
— Согласен. Полагаю, нам стоит без промедления решить этот вопрос, — предложил бретер.
— Рад бы, — согласился молодой человек. — Но, как уже было сказано, не здесь и не сейчас. Тетрарх не желает кровопролития прежде времени. Увы, даже таким как я приходится учитывать пожелания владетельных особ. Но у этого ограничения есть срок и границы.
— А, так они приняли тебя за бретера, — ухмыльнулся Раньян. — Большая ошибка!
— Я надеюсь, ты сохранишь их неведение, — вернул улыбку юноша. — В качестве справедливой компенсации за мое вежество. Я не бью в спину, не плету интриги, не оскверняю благородную красоту приношения. Твою голову, голову мастера, я намерен забрать честно. Когда у нас будет оказия сойтись один на один, без ограничений и преград. До смерти.
— Хм… — нахмурился Раньян. — Что ж, справедливо.
— Я рад, — церемонно заключил блондин. — Итак, представление свершилось, цели объявлены. Осталось дождаться неизбежного. Уверяю, в моих действиях нет злого намерения, я преклоняюсь перед твоим умением. И тем больше мой долг, моя обязанность забрать его.
— Рад бы ответить такой же куртуазностью, — сообщил Раньян. — Но, к сожалению, не могу.
— Отчего же? Мы вполне можем друг друга уважать как мастера клинка.
— Я не ценю человеческую жизнь, — сообщил Раньян, вернув саблю в ножны. — Таково мое ремесло. Братство это сообщество убийц, мы заведомо прокляты. Но я ценю и уважаю правила. Принципы. То, что делает нас бретерами, а не бандитами из подворотен. А у вас, у «Круга» принципов нет. Вы убиваете не ради справедливости или чести. Не по зову долга и даже не за честную плату. Вы творите грязные дела, чтобы избавиться от скуки. Разбавить острыми ощущениями жизнь богатых и родовитых бездельников. Это я не уважаю.
— Что ж, — проговорил светловолосый. — Я не ждал понимания. Но рад, что мы договорились насчет… условий. Теперь твоя смерть не безымянна, не внезапна, тебе известен ее облик и орудие, которым она прервет долгую, славную жизнь великого бойца.
Он тронул свободной рукой длинную рукоять ножа.
— Красиво сказано, — склонил голову бретер. — Я так не смогу, поэтому скажу проще. Научиться ловко махать клинком — не значит стать бретером. И даже не значит казаться бретером. Когда мы сойдемся один на один, я тебя прирежу как скотину. И одним пресыщенным подонком на свете окажется меньше.
— Что ж, тогда будем ждать, — ощерился блондин. — Думаю, осталось недолго. Ветер больших перемен уже крепчает. Остров купил у тетрарха жизнь Артиго, так что многое изменится в Ойкумене. Очень многое. И очень скоро.
— Да, будем ждать, — поклонился Раньян, ухитрившись сделать это без капли почтения. Бретер также сохранил на лице выражение вежливой скуки, хотя один Пантократор знал, какой ценой ему это удалось.
И два бойца разошлись к большому неудовольствию всех наблюдателей, которые не слышали разговор, но приготовились к неизбежному поединку, а также обиранию покойника в качестве приятного бонуса.
Глава 27
Часть IV
Маленькая несмешная армия
Глава 27
Елена с грустью посмотрела на ногу, точнее на формирующийся шрам. Рана уже затянулась и сейчас так называемый «непрочный рубец», который легко можно было порвать неловким движением, замещался плотной соединительной тканью. Раньян поработал на совесть, как профессионал, шов получился хорошим, гангрена обошла стороной, но шрам обещал остаться с женщиной до конца жизни. Кроме того, рана и жесточайшая дезинфекция, скорее всего, повредили нервы. Подвижность сохранилась, однако бедро теперь все время ощущалось как-то не так, будто чужая конечность. Развились пониженная чувствительность к прикосновениям и наоборот, повышенная к холоду, неприятное покалывание в самый неожиданный момент.
По сравнению с ногой порез на животе можно было считать косметическим, несущественным, хотя и здесь остался тонкий белесый шрамик. Елена провела по нему кончиками пальцев, думая, что Пантократор, видимо, хранит ее. Чуть глубже — и дело вполне могло закончиться перитонитом. Опасное это занятие — бить людей острыми железками, люди ведь отвечают тем же…
Елена поднялась с кровати, встала, аккуратно распределяя вес на обе ноги, жестом отказалась от костыля, услужливо протянутого Виторой. Накинула поданный халат и сделала несколько приседаний. Кожа выше колена растянулась, и бедро тут же отозвалось уколом боли, предупреждая — рано, еще рано.
Что ж, ноги подождут.
Елена опять вздохнула. Делать зарядку совершенно не хотелось. Но надо. Женщина вздохнула третий или четвертый раз, раскручивая запястья, разогревая связки. Некстати заныли сросшиеся ребра на левом боку, протестуя против физкультуры, однако неизбежное уже началось.
— Как госпожа? — спросила Елена, переходя к массажу шеи и растиранию ушей. Служанка дала быстрый, краткий отчет из коего следовало, что все в пределах нормы. Беременность Дессоль подходила к завершению, баронессе явно поплохело, каждый день начинался с рвоты, но в целом ситуация развивалась более-менее приемлемо.
— Свинья?
— Готова, — отозвалась Витора. — На холоде.
— Опять в крови все будет, — пробормотала себе под нос Елена.
— Не будет, — тихонько заверила ее служанка.
— Что?
— Я сама свинку приколола, — поспешила объяснить Витора. — И кровь спустила как надо. На ужин кухарка сделает перепечь.
— Что? — повторила Елена.