— Скажи, почему они такие идиоты? — неожиданно спросила женщина. — Они же сами, собственными руками толкают телегу к пропасти.
— Они не идиоты, — вздохнул Пантин. Маг чуть понурился и теперь выглядел скорее как мудрый старец, познавший всю скорбь мира. — Они просто щепки, которые подхватила река истории. Каждый из них в отдельности понимает, что это путь к страшным бедствиям. Но тут ведь как… Если ты не сделаешь очередной шаг подлости, всегда найдется тот, кто сделает его за тебя и вырвется чуть вперед. А в марше власти нужно очень быстро бежать, чтобы всего лишь остаться на месте.
Елена вспомнила, что уже слышала нечто подобное в прежней, земной жизни, однако никак не могла понять, где и когда именно… Кажется, это было что-то из мировой классики.
— Короли, прочая аристократия, дворянство крупное и мелкое, родовитое и ничтожное, все уже понимают, что грядет. И все понимают, что спасется далеко не каждый, — закончил мысль Пантин.
— Поэтому они ломают все вокруг?.. Общественное благо ничто, личное выживание — все?
Звучало как вопрос, но скорее то было печальное утверждение, во всяком случае именно так его понял волшебник.
— Да. Верно, — согласился он. — Только не личное, а семейное. Но, по сути, верно. Если, скажем, графы не ограбят Пайт сейчас, это сделает кто-нибудь другой и потом. То есть золото и серебро и так соберутся в чьих-то сундуках, обратятся в армию. Но графы проиграют важный… как бы сказать по-твоему… ресурс. И потому их действия предопределены.
— Это то, о чем ты говорил? Все уже было?
— Да, — опять согласился Пантин. — И нет ничего нового ни под солнцем, ни под луной…
Снова Елене показалось, что это она уже слышала. И снова не смогла припомнить источник.
— Император и его… спутники… «четверка», кажется… у них есть шансы на победу? — спросила Елена.
— Это возможно. Борьба сильного против богатого. У императорской власти хорошие шансы, но исход не предопределен. Особенно если Сальтолучард сможет захватить Артиго, и двоевластие укрепится. Однако ты все время говоришь не о том.
— Что?
— Не глупи. Ты позвала меня не для того, чтобы я повторял очевидное.
— Да, действительно… — Елена почувствовала себя неловко и даже глупо.
Она снова помолчала, собираясь с силами и решительностью. А затем, в конце концов, решилась и выпалила краткое:
— Пойдем со мной!
— Что? — изогнул седую кустистую бровь наставник. На лице Пантина отобразилась непередаваемая добродушная ирония.
— Идем со мной, — повторила Елена. — Прочь отсюда.
Пантин явно ждал продолжения и молчал, внимательно слушая.
— Я не хочу больше здесь… жить… и быть. Скверный город, скверные воспоминания, скверные события. И опять враги кругом. Уеду. И хочу… мне хотелось бы, чтобы ты отправился со мной.
— В качестве кого? — деловито осведомился Пантин.
— Как наставник. Как спутник.
— Здесь напрашивается «как друг», — проворчал маг-воин.
— Я трезво смотрю на вещи, — пожала плечами Елена. — Друзьями мы точно не станем. Пропасть слишком велика, во всем. Но добрыми спутниками, отчего бы и нет? — она с доброжелательной улыбкой пошутила. — Глядишь, когда-нибудь ты все же расскажешь мне что-нибудь загадочное. Таинственное.
— Хорошее предложение, — очень серьезно, теперь уже без тени усмешки, и тем более иронии вымолвил Пантин. — Увы, я его отклоняю.
Елена потерла ладони, будто согревая их, посмотрела в окно, за которым нельзя было ничего разглядеть из-за бумаги. Лишь после этого сказала одно краткое слово:
— Почему?
— Всему на свете положены зачин и конец. Нашей встрече в том числе. Время расстаться.
— Мне есть еще чему научиться, — сделала безнадежную попытку женщина. — А скрытые враги никуда не исчезли.
— Ты знаешь достаточно, — безапелляционно отрезал Пантин. — Теперь достаточно.
— Чтобы бежать.
— Да. Но ты ведь прекрасно понимаешь, сколь велика пропасть между тобой и ней, — с прямой жестокостью сообщил Пантин. — И всегда понимала, даже если не хотела в том признаваться самой себе. Мы, я и Чертежник, научили тебя достаточно хорошо, чтобы управляться с обычными неприятностями. От прочего же можно только бежать. Так что... беги. Как и намеревалась, собственно.
— А знаешь, — хмыкнула Елена. — По-моему ты врешь.
— О, какие дерзкие слова для ученицы. Тем более для ученицы, которая уговаривает мастера присоединиться к ней.
— По-моему ты врешь, — повторила женщина, будто не обратив внимания на ремарку фехтмейстера. — Вернее крепко не договариваешь. Я думаю, что на самом деле ты боишься вмешиваться в события жизни. Поэтому и отдаляешься от меня. Хочешь вернуться обратно к наблюдению. Как рыбак, будешь сидеть с удочкой на берегу и дальше смотреть, как протекает жизнь мимо тебя. А люди — щепки в потоке.
Пантин промолчал.
— Может, все-таки передумаешь? — попросила Елена. — Я думаю, мои попутчики здесь останутся. Они устроились, дальше в бездомные странствия не пустятся. Кто-то прижился, кого-то держит долг. Насильника я сама не хочу дергать, он при Храме, ему там хорошо и спокойно. А одной… — она заколебалась, но все-таки закончила честным признанием. — Страшновато. Ну, хоть на какое-то время?
— Узрите, вот чаша, что была пуста и жаждет вновь обрести пустоту, — нараспев проговорил фехтмейстер. — Вот Искра, что вновь захотела стать человеком. И так начался закат ее…
Звучало как цитата, но эта короткая речь Елене уже ничего не говорила.
— Понятно, — она решила, что пора заканчивать. — Значит, нет. Ну…
Женщина встала, опустила руки по швам, глядя в серые глаза мага.
— Жаль. Грустно… и обидно. Но я понимаю, что обида, она глупая и бесполезная, это душевное. А разумом, — Елена постучала себя по виску. — Разумом я понимаю, что мне не в чем тебя винить. Наоборот, ты поделился со мной удивительным знанием и ничего не требовал взамен. Может, это знание и не полно… но уж всяко больше чем я могла бы надеяться. Поэтому…
Она поклонилась в японском стиле, церемонно и в то же время со всей искренностью.
— Поэтому я прошу простить мою обиду. И дурные слова, которые я говорила в твой адрес… иногда. Я прошу принять мою благодарность, как ученик наставника. И как просто человек другого… человека, который пришел на помощь в трудное время.
Она поклонилась еще раз, и Пантин встал, очень мягким, текучим движением, словно жидкий робот из второго «Терминатора».
— Принимаю твою благодарность, — ответил мастер. — И отвечу на нее скромным даром.
Пока Елена боролась с растерянностью и взрывом любопытства, воин-маг достал и-за пазухи сложенный вчетверо лист пергамента. Он выглядел как самостоятельный рисунок, а не выдранный из книги отрывок. На серо-белом фоне было изображено что-то вроде одной из граней игральной кости — четыре круга, соединенные широкими линиями между собой в квадрат и по диагонали. Каждый кружок был подписан, также отдельная надпись венчала одну из косых линий. Елена напрягла память и глаза, продираясь через сложную вязь архаичного шрифта (при том, что лист не выглядел очень древним, краски казались свежими, материал не выцвел).
«Сильный»
«Слабый»
«Опережая»
«Опаздывая»
«В соединении»
Приглядевшись, Елена поняла, что на рисунке есть еще две пары стрелочек, изогнутых причудливыми зигзагами. Одна пара — обычные, просто очень тонкие, вторая — пунктирные, все четыре шли от круга «опережая» к надписи «опаздывая».
— Владей, — Пантин разжал пальцы, буквально вынудив ученицу подхватить лист.
Елена сразу отметила, что пергамент не только хорошо выделан, но и явно чем-то пропитан для убережения от влаги. Опыт писца подсказал — рисунок в три цвета изображен лучшими чернилами.
— Я в любом случае принимаю дар с благодарностью, — Елена прижала лист к сердцу обеими руками, однако не удержалась от укола. — Еще бы понять, что он символизирует.
— Здесь, — улыбнулся Пантин не без издевки, хоть и добродушной. — Все секреты Высокого Искусства.
— Э-э-э… — вырвалось у Елены. — Все-все?