— Да, — с предельной серьезностью кивнул воин-маг.
— Боюсь… я не понимаю.
Елена снова пригляделась к рисунку.
— Используй то, что находится рядом для преодоления того, что напротив, — посоветовал Пантин. — И этого хватит для победы над любым противником.
— Но я все равно не…
Мастер приложил палец к губам, призывая к молчанию, и женщина осеклась.
— Когда поймешь, считай, что познала истину боя. Проникла в сердцевину искусства причинения смерти, — так же серьезно промолвил Пантин. — В точку опоры, ступицу, вокруг которой оборачивается все остальное. После этого для тебя останется лишь практика. Очень много практики. Увы… — он покачал головой. — Больше мне нечего дать тебе. Распорядись этим даром, как пожелаешь и сочтешь нужным.
Елена бережно сложила пергамент вдвое и поместила в тубус из вощеной кожи, туда где хранилась грамота лекаря.
— Спасибо, — ответила она. — Я буду думать над этим знанием.
— Хорошо, — согласился Пантин. — А теперь… удачи.
— Постой! — воззвала Елена уже в спину мастера. — Мне попрощаться за тебя с Раньяном?
— Как сочтешь нужным, — Пантин так и не оглянулся, выходя. — Доброго пути, Искра…
И все-таки он оглянулся, в тот момент, когда Елена уже и не ждала
Женщина не раз видела мастера улыбающимся, ведь Пантин был избавлен от злобной мизантропии Фигуэредо. В основном это были усмешки, полные едкого сарказма или около того, хотя случались и более добрые варианты. Сейчас же… старик глядел на молодую женщину с печальной мудростью и будто хотел ободрить ее, но в то же время понимал, что это бесполезно. Так мог бы смотреть пришелец из грядущего на детей раннего Советского Союза, грезящих коммунизмом. Или участник Первой мировой на людей из середины девятнадцатого века, беспредельно верящих в доброе торжество науки.
— Помни, Yr un wnaeth wagio'r llu, что судьбы нет, — очень мягко произнес он, и каждое слово древнего мага казалось наполненным бездной смыслов. — Есть лишь выбор человека. Нет судьбы и нет будущего, мы создаем их сами нашими поступками.
Елена моргнула, и в краткий миг, пока ее веки сомкнулись, фехтмейстер прикрыл за собой дверь, исчез, будто его и не было здесь.
Женщина открыла рот, словно желая что-то вымолвить в пустоту. Закрыла, повторила еще несколько раз как рыба на берегу.
— Черт возьми, сказала она, в конце концов, и попробовала вспомнить загадочное обращение мастера. Странный диалект, возможно, язык, каким он был четыреста лет назад. Первое слово явно отсылает к отъему чего-либо, другое имеет общий корень с «силой», но слишком много возможных значений. «Забравший полноту»? «Вор настойчивости»?
— Тьфу, — энергично выразилась она, так и не разгадав тайну.
Что ж, следовало признать, мастер не изменил себе до последнего, оставшись загадкой всех загадок.
Елена вздохнула и решила, что коль один вопрос сам собой упразднился, пора закрывать второй. Время идти к Раньяну.
— Говори, — мрачно и недружелюбно сказал бретер, и у Елены сразу пропало все желание с ним общаться.
В комнатах, которые мечник снимал в гостином дворе средней руки, пахло чем-то кислым и перебродившим, как на следующий день после хорошей гулянки. В углу сидел Грималь и меланхолично точил красивую саблю бретера на камне в тазу с водой.
Женщина внимательно посмотрела на бледную физиономию Раньяна, отмечая признаки неблагополучия и дурного образа жизни — мешки под глазами, красные прожилки на белках и чуть расфокусированный взгляд. Бородка казалась неухоженной, длинным волосам требовался хотя бы гребень, а лучше кадка горячей воды и мыло, потом уже гребень.
Кажется, в последние дни бретер злоупотреблял не только вином. Очень дурной знак, особенно для того, кто не может позволить себе роскошь быть слабым и медленным.
— «Глотал дым»? — напрямую спросила женщина.
Взгляд бретера дрогнул, чуть поплыл, как будто мужчина испытал укол стыда и неловкости. Впрочем, боец тут же собрался и замкнулся в броне холодной отстраненности.
— Не твоя забота.
— Как скажешь, — пожала плечами Елена и решила, что коли ей тут не слишком рады, лучше обойтись без предварительных куртуазностей. — Я уезжаю из столицы. Поедешь со мной?
— Чего? — искренне поразился мужчина.
— Я видела купца с семьей, что бежали из города под охраной. Хорошие кавалеры, хорошие кони, достойное снаряжение. И ни одного герба. Ни висюлек, ни флажков. Совсем ничего, словно голые.
— Хм… — Раньян поморщился, ухватив мысль на лету. — Скверно. Надеюсь, там не было твоих знакомых?
— Значит, угадала, — тихо вымолвила женщина, которой до последнего хотелось ошибиться. — Их убьют? Ограбят и убьют?
— Угадала, — подтвердил Раньян. — Благородных и наемников узнают по гербам и знакам. Если их нет, затеялось недоброе дело. И кто-то хочет оставить поменьше следов. Когда видела кортеж?
— Позавчера.
— Значит, их уже нет в живых, — с философским спокойствием решил бретер.
— А так часто бывает?
— Редко, — покачал головой Раньян. — Убивать нанимателей не принято, это плохо для репутации, да и последствия догонят. Но, видимо, Пайт ждет большое веселье. В общем крике легче спрятать одинокий вопль.
— А ты так поступал? — неожиданно и напрямик спросила Елена.
Раньян снова поморщился, более чем красноречиво, с выражением того же брезгливого неодобрения, которое показал ранее Гигехайм.
— Спроси это кто иной, прозвучало бы как оскорбление, — холодно заверил мужчина.
— Понимаю. Ну, так что, поедешь со мной? Мы уже видели город, захлебнувшийся в насилии. Думаю, здесь все будет страшнее. И кровавее. Не хочу видеть это по второму разу. И тем более участвовать. Барон больше меня не защищает, думаю и ты не в фаворе. Чего нам ждать?
Раньян молча глядел на нее, и в его мутных глазах разрасталась… обида? Странный букет эмоций, которые женщина не могла оценить. Непонимание, обида, разочарование. И наконец, все заслонило безразличие.
— Он здесь тебя держит, понимаю, — Елена избегала имен, больше по привычке, нежели опасаясь подслухов. — Но подумай! Тебя никогда к нему не допустят. Больше никогда. В прошлый раз получилось только по удивительному везению. Второй — не получится. И рано или поздно тебя убьют, не одни так другие. Скорее рано. Просто, чтобы не путал расклад в игре. Или приложат твою голову как довесок в торговле за власть. Ты же сам говорил про приметную саблю для убийц. Может и не убьют, а выкрадут, будут держать на цепи и пытать, выбивая признания, бог знает в чем. И выбьют, я же тюремный лекарь, я знаю…
Он осеклась. Бретер по-прежнему стоял, как молчаливая статуя. Елена испытала укол не наигранной злости. Она сделала шаг ближе и ударила мужчину кулаком в грудь. Ну, как ударила, скорее толкнула.
Размеренный скрежет оборвался, Грималь в углу перестал точить клинок, замер, прислушиваясь и присматриваясь.
— Они же тебя убьют, глупец! — повторила женщина. — Или искалечат, но потом все равно убьют! Говорят, островные все же выкупили его у тетрарха. Это хорошо, значит, будет жить! Подумай теперь о себе. За судьбой мальчишки лучше пока следить издалека. А потом… кто знает, как все пойдет. Но сейчас надо держаться от этого подальше.
Она сделала паузу.
— Поедем со мной, — вновь попросила Елена. — Давай, а? Куда-нибудь подальше, на морской берег. Там, где нас никто не знает и никто не найдет. Ты меня подучишь еще Искусству. Я тебя подлечу… да и себя тоже, мы уже не те, что раньше. Каждого… побило. У меня есть деньги, будем тратить бережливо, хватит надолго. Тебе драться не надо, ты слишком приметный. Если что, буду потихоньку лекарствовать, а ты станешь меня охранять.
— Как сутенер? — уточнил бретер.
— Да, — сквозь зубы ответила женщина уже на последних каплях гордости и здравомыслия. — Потом вернемся, когда станет понятно, куда этот бардак покатился. А может, отправимся на Остров. Там последим за… ним. Из тени.
Раньян тяжело вздохнул, отступил на шаг, скрестив руки на груди. Он по-прежнему молчал и глядел на женщину как на ребенка, захлебывающегося собственной капризностью. Елену захлестнул гнев.