Убитый дворянин осел, не успев даже крикнуть, его меч упал, с негромким хрустом вонзившись в паркет. Обожженный растирал предплечьем горячее вино и орал, двое остальных пребывали в шоке, осмысляя внезапное превращение ничтожной жертвы в опаснейшего хищника. Они сориентировались правильно и быстро, не отнять, но бретер уже нападал вновь. Сошлись, двое против одного, осыпая друг друга стремительными ударами, сталь зазвенела, чисто и звонко, доказывая происхождение из очень хороших кузниц.
Раньян поймал ритм, утратил страх, позволил вести себя навыкам, укорененным в костях и мышцах. Как ни парадоксально, драться с благородными оказалось проще, чем с императорским патрулем. Те понимали, что лишь совместная работа приносит победу и были слажены как единая команда. Эти же не привыкли оглядываться на кого-либо и дрались за себя, хоть и бок о бок. Кроме того, каждый торопился самолично прикончить наглеца, в итоге они не сумели выстроить правильную диспозицию, чтобы атаковать бретера с противоположных сторон.
Раньян использовал обширность комнаты, ловко маневрируя, обходя по кругу пару нападающих. Резко шагнул, громко топнув, корча зверское лицо и размахивая саблей, как злодей из театра Хель. Заставил противников на мгновение остановиться, уйти в глухую оборону, сам же бросился на обожженного и смел его одним ударом, как тренировочный мешок с соломой.
Двое убийц лежали на паркете, смешивая свою кровь с уже остывшей жидкостью из артерий покойного короля. Философ мог бы задуматься над глубокой иронией происходящего — убийцы присоединяются к жертве, смерть танцует над живыми, не делая различий между ними. Но бретер не был философом, кроме того чувствовал, что начинает сбиваться дыхание — сказывалась разгульная жизнь последних недель. Он потерял форму, хоть и немного, но когда идет схватка насмерть, «немного» быть не может.
Бой требовалось заканчивать, притом быстро — резиденция пробуждалась. Сколько в том было от развивающегося заговора королевы, а сколько от шума схватки — непонятно. Зато ясно: стоит чуть промедлить, и вместо двух противников можно столкнуться с двадцатью. Что его ждет после удачной победы — ежели таковая состоится — Раньян предпочитал не угадывать. Проблемы имеет смысл решать по мере их развития.
Бретер снова сделал длинный шаг-прыжок, обойдя нападавшую пару с фланга. Ближайший противник с похвальной быстротой развернулся и ударил наискось, Раньян жестко парировал и, в свою очередь резанул по пальцам оружной руки телохранителя. Тот зашипел сквозь зубы, однако не закричал, отступая и готовясь к новой атаке. Раньян едва успел парировать выпад второго, отводя укол в сердце, но вражеский клинок все же скользнул по ребрам, не опасно, зато больно. Раненый в плечо перехватил меч целой рукой, и несколько мгновений троица рубилась так, что искры разлетались, как звездный дождь.
В дверь колотили, и не кулаками, а чем-то потяжелее. За окнами нарастал шум, бряцало железо, громко перекрикивалось несколько голосов. Странно, вроде бы там, во дворе, тоже кто-то с кем-то бился, но думать об этом было некогда.
Женщины и вино, подумал Раньян, от них все беды. Схватка затягивалась, сабля тяжелела с каждым ударом, вражеские мечи падали с силой и мощью кузнечных молотов, заставляя бретера шаг за шагом отступать, уходя в безнадежную оборону. В конце концов, Раньяна прижали к столу, и бретер попросту нырнул под него, оказавшись на другой стороне.
Пока дворяне, разделившись, бежали, обходя мебель с двух сторон, «убийца короля» выровнял дыхание и представил, что лучше сделать дальше. Кровь тихонько сочилась из разреза на боку, пропитывая рубашку, но рана была слишком слабой, чтобы сковать подвижность и вытянуть силы.
Раньян чувствовал себя странно, будто его, в самом деле, вела некая судьба. Будто за спиной встал некто или нечто, направлявший руки бойца. Хотя… Быть может все было проще. Второй раз бретер сражался за что-то выше собственной жизни, славы, тщеславия и денег. Но в первый — был уверен, что так или иначе, до утра не доживет. Избавление от страха сделало прекрасного бойца совершенным, а великое искусство — ужасающим.
Он ринулся навстречу тому, что набегал справа. Удар противника пал сверху, так можно было разрубить даже кольчугу, но Раньян выполнил классический «слив» вражеского меча «из-за над головой», приседая на крепких ногах. Меч ушел в сторону, дальше канон требовал отступить, чтобы набрать дистанцию для контратаки — удар вблизи, это слабый удар — но Раньян сделал противоположное — шагнул еще ближе, грудь в грудь, почти прижав саблю к телу.
Он увидел безумные, расширенные зрачки дворянина, который все понял инстинктами опытного рыцаря, но еще не осознал разумом, что сейчас произойдет. Услышал топот роскошных сапог противника, который бежал слева — и уже не успевал. Почувствовал запах пота, своего и чужого — в комнате было жарко, несмотря на ее размеры, а схватка шла уже довольно долго.
В следующее мгновение Раньян прижал лезвие к вражеской глотке чуть выше стоячего воротника, почти под самым подбородком, и с силой резанул слева направо, без замаха, будто рассекая мясо обвалочным ножом. Прежде чем кровь забрызгала ему лицо и глаза, бретер присел и качнулся, будто на пружинках, в сторону почти добежавшего противника слева. Позиция была хороша для укола в живот и пах, но Раньян опасался попасть в кольчугу, поэтому без изысков «прошел в ноги» противнику, как ярмарочный борец, сопровождая рывок уколом в бедро, не опасным, но крайне болезненным. Бретер и дворянин упали вместе, покатились по зеркальному паркету, пачкаясь в крови. Телохранитель, как обычно делают люди, не сведущие в борцовских навыках, пытался освободиться, разорвать контакт и слишком поздно сообразил, что надо хвататься за кинжал. Раньян же наоборот, льнул ближе, колотя противника в лицо эфесом сабли.
В конце концов, они расцепились, бретер мягким, плавным движением встал, тяжело дыша, тряхнул головой, сбрасывая с лица прядь волос — лента распустилась в драке. Дворянину пришлось куда хуже, бретер выбил ему глаз, несколько зубов и сломал нос.
Тот, что с резаной шеей, все еще стоял, опираясь на стол, пытался зажать глотку. Бретер почувствовал острое желание закончить бой красиво, отсечением головы, благо положение для удара было идеальным. Но жестоким усилием воли задавил голос бретерского форса и решил вопрос проще, практичнее, без демонстраций.
— Все бы вам на лошадках скакать да копьецом размахивать, — сообщил он, отдышавшись, последнему из убийц. Тот был в шоке и никак не мог решить, что для него опаснее — изувеченная физиономия или проколотая нога. Возился на полу, словно перевернутый жук, хватаясь попеременно за то и другое, подвывая от страха и боли.
В дверь продолжали колотить, прочное дерево трещало и собиралось вот-вот развалиться. Но больше всего Раньяна удивлял, тревожил и в то же время обнадеживал шум настоящего боя со стороны внутреннего двора. Если заговорщики не сумели одним махом достичь победы, и началась схватка, то появляются шансы…
— Я оставлю тебя в живых, — пообещал бретер, вытирая саблю куском рукава, оторванным от чужой куртки. — Если скажешь, где сейчас Артиго Готдуа.
Раненый дернулся, что-то просипел, почти неразборчиво, но бретер услышал и понял.
— Мне нет резона тебя обманывать. Ты больше не опасен и не нужен. Поклянись именем Пантократора и честью семьи, скажи правду — будешь жить. Если хватит денег на колдуна, морду поправишь.
Раньян хотел добавить, что одноглазость для мужчины — это даже красиво. Если уж Карнавон исхитрилась превратить изъян в оригинальность, то кавалеру сам Бог велел. Главное подобрать хорошую повязку, чтобы выглядела зловеще и опасно. Но решил, что это лишняя трата слов и времени.