Деньги… обналичить второе денежное письмо Дан-Шина. Заехать за Насильником. А еще необходимо платье… была у Елены хулиганская идея как шкировать благородную общественность на приеме и навсегда вписать свое имя заодно и в историю моды. Но, увы, о таком следовало только мечтать. А еще записка от Ульпиана, очень краткая и деловая, она содержала свод инструкций: быть готовой к событию, явиться в платье «надлежащем происхождению и положению», до приема на службе не показываться. Последний пункт был самым загадочным, впрочем, он идеально соответствовал намерениям Елены. К записке прилагалось письменное обязательство глоссатора покрыть расходы на представительскую одежду, что тоже было приятно.
Итого — десять дней, просто «в тютельку», как сказал бы Дед, который любил оборот и никогда не объяснял, что есть эта самая «тютелька». Времени как раз хватит на доброе дело, решение вопроса повитухи, а также… К черту, решила Елена, отставив пустую кружку и морально-волевым усилием запрещая себе думать о делах. Не сегодня. Все завтра.
Она повернула голову, кинула взгляд на Дессоль. Юная баронесса сосредоточенно играла, чуть прикусив губу, выглядело это очаровательно до анимешного кровотечения из носа. Елена улыбнулась, искренне любуясь темноволосой женщиной. Захотелось сесть ближе, на кровать к Дессоль, расчесать ей свободно распущенные локоны.
Насколько все-таки красивы беременные, подумала Елена. И внутренне, и внешне. Две жизни в одном теле. Новая искорка, готовая зажечься ярким огоньком. Спина Дессоль, прогнутая под тяжестью живота, образовывала изящный и глубокий изгиб, вдоль которого так и хотелось провести ладонью, переходя на талию и ниже. Скорее даже не ладонью, а кончиками пальцев для более яркого ощущения. Елена почувствовала, что тоже закусила губу, только по совсем иному поводу. Дессоль глянула на лекарку, стукнула по барабанчику еще трижды, завершая мелодию, закрыла глаза, слушая, как долго затихают в неярком свете комнаты звенящие нотки. Елена слабо улыбнулась, тоже заслушавшись. Ей почему-то хотелось плакать, наверное, от избытка чувств. Слишком уж много событий уместил этот день. Ярких, странных, удивительных.
— Тебе нравится? — спросила баронесса.
— Очень, — искренне ответила Елена и подумала, неужто и в самом деле это была музыка персонально для нее?
Начинался дождь, снова застучали в окно тяжелые капли. За дверью мощно храпела компаньонка баронессы. Две молодые женщины переглянулись и, как по команде, хихикнули. Елена подумала, что Жоакина, сейчас, должно быть страдает и мокнет. И тут же Дессоль вздрогнула, подняла руку, будто стараясь заслониться.
— Что случилось, — встревоженно привстала Елена.
— Ты… — прошептала баронесса. — Твоя улыбка… Она вдруг помрачнела… страшновато.
— Да? — Елена провела руками по лицу, разминая мимические мышцы, как пластилин. — А так?
— Лучше, — кивнула Дессоль.
— Завтра мне надо будет уехать, — извиняющимся тоном произнесла рыжеволосая.
— Куда? — встрепенулась брюнетка, ее темные волосы падали на плечи волнами, как лепестки ночной тьмы. В свете ламп и нескольких свечей бледная кожа Дессоль будто светилась изнутри, обретая мягкий, теплый оттенок.
— Это ненадолго, — поспешила уверить Елена. — Есть одно дело…
— Насколько?
— Ну… — протянула Елена, выстраивая в уме маршрут. — Дня на четыре. Может пять.
Баронесса еще сильнее огорчилась, моргнула несколько раз, будто стараясь удержать слезы. Помня, что беременные подвержены внезапным перепадам настроения, Елена корила себя за неудачный момент для сообщения. Следовало побыстрее придумать, как все переиграть.
— Целых четыре дня? Или даже пять! А если со мной что-нибудь случится?
Этим вопросом и сама Елена задавалась неоднократно. Проблема была в том, что чем дольше тянешь, тем больше шансов, что и впрямь случится. Оставалось или рисковать, или отложить доброе дело на неопределенный срок. Очень неопределенный. Елена подозревала, что при благополучном разрешении от бремени лекарские заботы не кончатся, а лишь перейдут в иное состояние. Учитывая, что даже в богатых домах смерть уносила до четверти младенцев.
— И кто же будет рассказывать мне чудесные истории? — чуть не плакала Дессоль. — Мне без них так грустно! Они такие чудесные, — она мечтательно прищурилась, вспоминая. — Этот добрый белый колдун, любовь бессмертной девы к доблестному рыцарю, храбрые карлики…
Хоббиты, хотелось проорать Елене. Хоббиты, а не карлики! Они много времени потратила, стараясь разъяснить принципиальную разницу, однако не преуспела. В очередной раз не совпал пресловутый «культурный код». Но требовалось что-то быстро придумать, баронесса готова была вот-вот разрыдаться. Нужно переключить внимание на какую-нибудь диковинку, что-то необычное. Черт возьми, уже слезы покатились! Бешено скачущие мысли Елены вдруг перепрыгнули на тему шокирующего платья, которое — увы! — на прием у короля не надеть. Есть ли на свете девочка, способная устоять перед обсуждением нового платьишка? Елена знала, что по крайней мере одна — то есть она сама — точно имеется. Самое время проверить насчет второй.
— Хочешь, покажу интересный наряд? — выпалила она.
— Что? — нахмурилась Дессоль, простонародно хлюпая аристократическим носом и вытирая слезинки кончиком мизинца.
Елена решительно встала с пуфика, прошла к дверце в углу, за которой открывалась малая гардеробная с домашними нарядами баронессы. Лекарка точно помнила, что там же хранится материя для починки, украшений и прочего рукоделия. Оставалось лишь надеяться, что в сундуках найдется кое-какая вещь…
Дессоль переплела пальцы, оперлась на них подбородком, выжидательно подняв брови. Она уже привыкла, что рыжеволосая всегда найдет, чем удивить. Так вышло и на сей раз. Сначала Елена издала негромкий — чтобы не будить прочих домочадцев — возглас торжества. Затем вернулась, не глядя, прикрыв за собой дверцу гардероба. В руке женщина держала плотный и увесистый сверток.
— Ножницы, — сообщила драматическим шепотом Елена, разворачивая ткань. — Надо ножницы.
— Там, — указала Дессоль. — В корзинке на столе. У окна.
Она не пыталась помочь, лишь села поудобнее. То ли не хотела тревожить живот, то ли ей попросту нравилось наблюдать за… подругой? Баронесса не раз уже задавалась простым и одновременно сложным вопросом — кто для нее Хель? Впрочем, Дессоль тоже решила подумать об этом после.
Елена тем временем, хмурясь и шевеля губами в беззвучном шепоте, отмеряла ткань, стараясь не гадать, сколько стоит цельный отрез. Хоть и простой лен, однако хорошего, очень мелкого плетения, поверхность гладкая, словно шелк. Кажется, муслин… Будем считать, что это расходы на увеселение благородной дамы, а таковое, как известно, дешевым не бывает. По ширине более-менее сойдет, по длине… да, надо резать. Ножницы тихо заскрипели, отделяя лишнее.
— Вот так, — Елена подняла ткань, еще раз прикидывая, как будет складывать. Отложила, решительно избавилась от штанов, оставшись в панталончиках, похожих на шорты, и легкой рубашке. Дессоль склонила голову и стала накручивать локоны на тонкие длинные пальцы.
— Вот так… — лекарка прихватила один угол зубами, второй завела за спину, обернула вокруг талии. Мимоходом подумала, что глупость получилась — надо было показать индийское сари, тогда резать не пришлось бы, а выглядит не хуже и не менее экзотично для тяжеловесной моды Ойкумены. Но что уж теперь… в следующий раз.
Дессоль открыла рот от удивления. Прямо на глазах отрез ткани превращался в странное, невиданное платье. Елена, тем временем, сделала еще пару манипуляций и быстро связала два конца на плече. Подбоченилась, опершись рукой на бедро, изогнулась, очень и очень надеясь, что это выглядит хотя бы вполовину так изысканно, как у моделей на фотографиях.