А хорошо все-таки быть носителем куда более высокой культуры, из которой можно черпать большой ложкой, подумала женщина, щурясь, как довольная кошка. Только делать это следует осмотрительно.
Музыка опять сменилась, вместо вычурных нот, заставляющих вспомнить манерные пьесы восемнадцатого века, зазвучал очень бодрый и танцевальный ритм. Где-то в стороне мелькнул граф Блохт, суровый и деловитый до невозможности. Затем в окружении обширной свиты продефилировала уже знакомая Елене графиня Карнавон. Раньян указал в противоположный угол, и лекарка впервые увидела знаменитую супружескую чету Эйме-Дорбо, заклятых врагов Карнавонши. Официально они считались троюродными братом и сестрой, злая молва приписывала куда более тесное и порицаемое родство. Внешне мужчина был чопорным, надменным (но в меру) и, судя по прикусу, давно лишился всех зубов. Наряд графа был прост, сдержан и казался извлеченным из чулана, где пролежал не одно десятилетие, пропитавшись мелкой пылью на молекулярном уровне. В целом дедку очень подошла бы роль желчного проповедника-пуританина. Его супруга наоборот, производила впечатление милой бабушки на заслуженной пенсии. Круглое лицо, простенький чепец, очень добрый взгляд внимательных глаз. Казалось, графиня сейчас возьмет корзинку благотворительных булочек и пойдет кормить бездомных сирот, гладя их по головам и роняя слезу горькой жалости. Впечатление усиливалось одеждой бабульки — бесформенная кофта, простенькая шаль, с виду побитая молью. На фоне своей же свиты Эйме-Дорбо казались оборванцами, попавшими сюда по недосмотру. Елене пришлось напоминать себе, что милым и чудаковатым старичкам принадлежит как минимум половина столицы, а в пролитой по их приказу крови можно без преувеличений искупаться.
И Карнавон, и супруги Эйме образовывали полюса притяжения, вокруг которых завихрялись всяческие социальные действия, но Елена опять же не сочла нужным в них разбираться. Тем более, что мимо прохромал, опираясь для разнообразия на простую трость, господин Дан-Шин, имперский комит. Комиссар и бретер обменялись взглядами, которые могли бы наморозить льда на целый подвал, однако с большой куртуазностью склонили головы, как равные. Комит побрел дальше, высказывать уважение Артиго, очевидно в качестве представителя своего господина. Выглядел Дан-Шин болезненно, из постели выбрался напрасно, однако Елена сделала вывод, что комит успешно проскочил послеоперационный период и теперь, скорее всего, поправится.
Дальше лекарка высмотрела — о, чудо! — Алонсо Кехану, рыцарь тоже заметил ее, однако вроде бы засмущался, глянул почти виновато и как-то затерялся на фоне пестрой толпы. Молодого спутника при нем не имелось или Елена пропустила его.
Музыка жарила, пляшущего народа все прибывало. Одновременно те, кого Елена определила бы как «дворянство повыше и побогаче» наоборот, мрачнели, собираясь в группки по два-три человека, которые в свою очередь разбивались и перемешивались самым причудливым образом. Кто-то уходил с озабоченным видом, возвращался еще более мрачный и отягощенный заботами. Сновали вдоль стен слуги, груженые блюдами из серебра и фарфора. На каждого деловитого гостя приходился, по крайней мере, один жрущий, поэтому запасы тонких яств постоянно возобновлялись. Пахло все одуряюще вкусно, но у Елены напрочь отшибло аппетит. И в целом обстановка к веселью не располагала.
В зале повисла специфическая атмосфера нездорового ажиотажа. Что-то вроде гуляния студентов, которые полный семестр ничего не делали, а с завтрашнего дня стартует сессия. Поэтому «завтра» просто не существует, все живут текущим часом и полным кубком, но при этом скорое бедствие уже нависает, отравляет слова и мысли, заставляя пить и веселиться с удвоенной силой.
И еще — судя по гербам и одежде, на бал не пригласили никого из городского управления. Ни единого человека. В принципе это был повод возгордиться — лекарка и бретер оказались там, куда нет хода лучшим людям Пайта. Но почему-то Елена испытывала больше тревогу, нежели гордость.
Кстати, а куда делся Ульпиан? — подумала она и тут же ответила сама себе — ясное дело, у короля. Видимо пытается решить свои беды в частном порядке.
Она посмотрела на бретера, бретер глянул на нее. Елена решила, что все же неплохо бы потанцевать, коль выпала возможность побывать на балу, как в сказке. Раньян, кажется, хотел что-то сказать, они одновременно подняли руки, разомкнули уста, но тут сбоку материализовался очередной крепко сбитый лакей с выправкой борца.
— Извольте пройти за мной, — вполголоса вымолвил он, уставившись на женщину. — Вас ждут.
— Что, опять? — глупо спросила она.
— Ждут, — с нажимом повторил борец.
— Иди, — коротко посоветовал бретер, аккуратно освобождая руку. — Кажется, ты сегодня популярнее меня.
Елене почудилась нотка обиды его словах, и женщину передернуло. Мужчины не меняются, подумалось ей, никогда не могут простить, что их кто-то в чем-то заслоняет, независимо от причины. Она уходила, следуя за лакеем, высокая, черно-бело-красная, провожаемая удивленными, заинтересованными, недовольными, гневными взглядами. Раньян тоже смотрел ей вслед, а уж о чем он думал, знали только сам бретер и Пантократор, который, как известно, всеведущ…
На этот раз слуга повел ее в направлении загадочного сияния, на которое женщина уже обратила внимание после беседы с королевской четой. За живой изгородью мягко светилось что-то голубоватое, неоновое, так что на мгновение у лекарки мелькнула иррациональная надежда — вдруг там и в самом деле какой-нибудь земной артефакт, врата домой или хотя бы путешественники между мирами?
Но, разумеется, никаких врат не оказалось.
Елена оглянулась на сопровождающего, который отступил на несколько шагов и даже не поспешил, а буквально рванул со всех ног подальше и поскорее. Женщина сглотнула и покрутила головой, выбирая — идти или бежать? Бежать или идти? Выбрала идти, влекомая не на шутку разгоревшимся любопытством. Но сначала подняла камешек поудобнее, который можно было сжать в кулаке. Наконец загадочный объект оказался прямо перед ней, окруженный невысокой — по грудь — оградой из кованого металла.
Возможно, когда-то на поверхность упал метеорит… А может быть наоборот, уникальная порода нашла выход из глубин. Так или иначе, сейчас удивительное чудо природы представляло собой нечто вроде огромного сапфира яйцеобразной формы, большая часть которого скрывалась под землей. Страшный удар извне, а может быть внутреннее напряжение камня — сломало его, пронзило трещиной, которая ушла по спирали вниз. Руки людей обтесали твердую поверхность, расширили проход и выдолбили ступеньки превратив трещину в лестницу. На стенах через равные промежутки горели масляные лампы, их свет переламывался в полупрозрачной толще, объединялся волнами, играл всеми оттенками синего спектра, от небесно-голубого до фиолетового, почти черного. Впечатление было не столь сокрушительным, грандиозным, как от зеркального пола в Храме Шестидесяти Шести, но тоже неслабо цепляло душу и чувство эстетики. Очевидно, драгоценным удивительный камень не был, иначе его давно раздолбали бы. Но красота не теряла от этого ни на микрон.
Елена открыла незапертую и мерзко скрипнувшую калитку.
«Не смазывают их тут, что ли?..»
Внизу что-то шумело, негромко, природно. Елена поколебалась и шагнула на грубо, неровно обработанные ступеньки, где едва разминулись бы боком два человека. Судя по всему, каменная структура все же не упала с неба, а нашла выход из земной тверди, потому что явно расширялась подобно конусу, чем ниже, тем лестница становилась шире. Шум снизу обретал все большую отчетливость — то было журчание, сопровождаемое негромким эхом. Еленины шаги тоже давали многократное отражение, причудливо вплетавшееся в шум текущей воды.