— Это почему же, Фёдор Сергеевич? — нахмурился господин подполковник.
— Видите ли, Михаил Андреевич, — в голосе титулярного советника явственно слышались извинительные нотки, — я отвечаю за розыск по делам уголовным в Покрове и уезде, и для того волен предпринимать любые шаги, какие сочту нужным, в дозволенных законом пределах, разумеется. Но вот в делах, что за границы Покровского уезда простираются, я должен действовать через обращение к своему начальству во Владимире. Знаете, во-первых, не возьмусь даже предположить, с какими именно сопроводительными бумагами отправят они в Москву мой рапорт, а во-вторых… Во-вторых, показанные Виктором Михайловичем, э-э-э, способности заставляют меня до некоторой степени сомневаться в необходимости обращаться во Владимир служебным порядком.
Похоже, у нас тут объявлен чемпионат по понимающим кивкам, и, кажется, на главное место на пьедестале всерьёз претендует подполковник Елисеев. Нет, тёзка тоже кивнул, показывая, что титулярного советника понял, но у старшего Елисеева это получилось уж как-то особенно убедительно. Не возьмусь гадать, что именно понял тут тёзкин отец, хотя кое-какие предположения на сей счёт у меня имелись, но вот мы с тёзкой, хоть он и кивнул за нас обоих, понимали каждый своё.
Тёзка со своей юридической колокольни оценивал перспективы дела с точки зрения писаных законов и потому пребывал в некотором расстройстве — уж больно запутанно и, мягко говоря, неоднозначно тут всё смотрелось. Я же видел проявление со стороны господина Грекова сословной и земляческой солидарности и был в полной уверенности, что подполковник Елисеев понял всё правильно и полицейскому за это благодарен. А ещё я понимал, что соблюдать в данном случае закон в полном, что называется, объёме у титулярного советника Грекова особого желания нет, и тут уже, как мне представлялось, не только в той самой солидарности дело, да и не столько в ней, а вот в чём именно, я бы вот так сразу и предположить не взялся.
— Но… — тут Греков этак хитро улыбнулся и, дождавшись общего внимания, продолжил: — Но ведь удерживали Виктора Михайловича против его воли то ли в самой Москве, то ли где-то поблизости, не так ли?
Кажется, я начал соображать, к чему клонит Греков. Как оказалось, не ошибся.
— Значит, во Владимир о том докладывать и смысла нет! — торжествующе закончил титулярный советник.
Ну да, не ошибся. Солидную теоретическую базу под своё нежелание связываться с делом титулярный советник подвёл исключительно грамотно, можно даже сказать, безупречно. Да ещё и себя, любимого, выставил при этом перед подполковником Елисеевым в самом что ни на есть выгодном свете — и за домом присмотреть готов, и предательницу Фокину окоротить, и сына от нежелательного внимания губернского начальства уберечь. Вот она, бессмертная классика служебной интриги!
— Учись, студент, пока есть у кого! — посоветовал я тёзке, растолковав ему не так уж сильно скрытый смысл грековских логических построений.
— А толку? — безрадостно ответил он. — Мне же теперь тут сидеть аж до морковкина заговенья! Или вообще в армию поступить, раз ходу отсюда всё равно никуда не будет⁈
Я уже хотел ответить тёзке, что рано ещё нас хоронить что в прямом, что в переносном смыслах, как Греков заговорил снова.
— Но вот московским сыщикам делом этим заняться сам Бог велел, — ого! Недооценил я титулярного советника, ох и недооценил… — Поговорю я с известным вам, Виктор Михайлович, коллежским секретарём Воронковым, да вам и самому с ним побеседовать не мешало бы, прежде чем официальный ход делу давать, — нет, определённо, недооценил!
Да и в самом же деле, положение, которое обозначил себе начальник сыскной части Покровского уездного полицейского управления, выглядело совершенно беспроигрышным. Получится у московских размотать дело и довести его до суда — хорошо, причастных к столь значимому событию наградами не обойдут, и что-то мне подсказывало, что план, как среди этих самых причастных оказаться, у Грекова на всякий случай приготовлен, хотя бы в черновом виде. Не получится — он, титулярный советник Фёдор Сергеевич Греков, тут вообще как бы и ни при чём. Замнут дело на самом верху — Греков опять-таки ничего не теряет. Прямо какой-то интригений, если можно так выразиться…