Вполне ожидаемой оказалась и реакция Денневитца. Записку Кривулина в организационной части он сдержанно похвалил, в части назначения госпожи Кошельной и господина Елисеева похвалил уже чуть громче, но по поводу директорских аппетитов отпустил парочку далеко не самых добрых замечаний. Предложения Чадского вызвали у Карла Фёдоровича глухое ворчание — есть у человека своя сфера ответственности, ею бы и занимался, но нет, весь институт переиначить ему захотелось, понимаешь. Бежина после прочтения его записки Денневитц пожелал отдать в подчинение Эммы Витольдовны, и пока она из него дурь не выбьет, никаких серьёзных дел ему не поручать. Записку самой Эммы надворный советник назвал самым дельным предложением из всех поступивших. Общим выводом комментариев Денневитца проходила мысль о том, что в общем и целом поручение его институтские деятели выполнили лишь частично, за исключением одной Эммы Витольдовны. В итоге дворянин Елисеев получил задание подготовить к подаче наверх одну докладную записку с предложением согласиться в целом с организационными планами Кривулина после их доработки, ещё одну об устройстве при Михайловском институте медицинского и целительского училища, и обоснование неприемлемости предложений Кривулина в части положения директора института. Немногие дельные моменты из записки Бежина Денневитц велел объединить с предложениями Эммы, а опус Бежина как таковой запретил даже упоминать.
Над всем этим тёзка неделю трудился как проклятый, выбираясь из своей квартиры в Никольской башне только в столовую да на ночь прогуляться, чтобы проветрить перед сном натруженные за день мозги. В чём-то я ему, конечно, помогал, но большую часть работы дворянин Елисеев добросовестно выполнил сам — всё же здешний канцелярит от привычного мне отличался довольно значительно, и написать так, чтобы ни у кого не появилось лишних вопросов, я бы не смог. Когда тёзка закончил, Денневитц затребовал все бумаги себе, и мы с дворянином Елисеевым тихонько злорадствовали — пусть теперь Карл Фёдорович в тёзкиной шкуре побывает! Ну да, ему же подавать эти бумаги наверх от своего имени надо, вот и придётся самому над ними посидеть. Понятно, после тёзкиных трудов ему уже легче будет, но всё равно…
Злорадствовали мы, правда, недолго — ровно до того момента, как Денневитц объявил дворянину Елисееву два выходных с правом провести их по своему усмотрению, но либо в Кремле, либо в Михайловском институте. Впрочем, скоро нам стало и не до благодарности любимому начальству — радость от встречи с Эммой вытеснила все прочие чувства. Вообще, конечно, странно тут всё вышло. Что для Эммы, что для тёзки роман начинался чисто как увлечение с прицелом исключительно на постельные удовольствия, я вообще оказался во всём этом замешан только как приложение к телу дворянина Елисеева, а теперь всё у нас держится именно на моих с Эммой чувствах, а тёзка тут считай что сбоку припёку. Но он молодец, не жалуется. Да и не на что ему тут жаловаться, если разобраться. Хотя, конечно, отношеньки у нас получились очень уж заковыристые — то ли секс втроём, то ли любовный треугольник, то ли хрен знает что вообще, сам я больше склонялся к последнему из названных вариантов.
— Я вот что подумала, — устроившись поудобнее после очередной доброй порции бесстыдных радостей начала Эмма, — а мы что, так и будем только здесь у меня встречаться?
Так, приехали. Кажется, комплексую по поводу характера наших треугольных дел только я один…
[1] В Российской Империи разряд нижних чинов полиции, включавший тех, кто в армии был младшим унтер-офицером (в полицию брали только отслуживших в армии)
Глава 32
Герой вчерашнего дня
— А где ещё? — изобразить искреннее удивление мне труда не составило, уж я-то знал, что больше и правда негде.