В полной бесполезности поисков автора и отправителя анонимки, приведшей к гибели господина Серова, мы с Дмитрием Антоновичем убедились довольно быстро. Ганин показал, что в гневе то письмо порвал вместе с конвертом и выбросил, его слова подтверждались тем, что обнаружить удалось лишь несколько обрывков, случайно избежавших мусорного ведра и помойки. Что-то по этим обрывкам установить не представлялось возможным.
Столь же скептически смотрели мы и на перспективы возобновления следствия по отравлению госпожи Судельцевой с целью полного выявления круга знакомств её отравителя, однако Воронков всё же решил его допросить, о чём и направил соответствующий запрос. Увы, ответ похоронил все надежды — этот урод что-то не поделил с другими каторжанами, они устроили ему «тёмную», и отделали так старательно, что через день он помер.
С поиском автомобиля, под колёсами которого погиб господин Юрский, всё тоже оставалось безнадёжным, но Воронков зарядил следователей работать по тем, кто с погибшим играл. Там, правда, работы более чем хватало, и ожидать быстрых результатов не приходилось.
Зато с убийством господина Гартмана нам повезло, причём дважды. Во-первых, в деле имелись показания двух свидетелей, видевших ехавшего с большой скоростью мотоциклиста сразу после услышанных ими выстрелов. Впрочем, уверенно сказать, что мотоциклист покидал место преступления, они не могли, поскольку само убийство не видели. А вот, во-вторых, сведения о том, что оный Гартман регулярно посещал проституток, оказывавших весьма нестандартные услуги, в своё время выкупил у Бакванского именно Яковлев, и именно возле дома одной из таких затейниц убийство и произошло. По отдельности, конечно, всё это смотрелось лишь косвенными уликами, но в своей совокупности указывало и на Яковлева, и на наёмного убийцу «Голубка».
— Вот что, Дмитрий Антонович, — постановил Денневитц, выслушав доклад Воронкова. — Полицейских сыщиков мы с вами расшевелили как следует, дальше пусть сами работают, вы их время от времени проверяйте и подгоняйте, если понадобится, сами же в эти дела более не углубляйтесь. Мы теперь точно знаем, что по меньшей мере к одному убийству по списку Хвалынцева Яковлев причастен, и для нашего дела этого пока довольно. Остальное уже у самого Яковлева будем спрашивать. Поэтому завтра вам обоим день отдыха, а затем готовим поездку Виктора Михайловича в Покров.
А круто так взялся Карл Фёдорович! Но нас с дворянином Елисеевым такая крутость даже радовала, потому как вела дело к завершению. И прав Денневитц — пришло время сделать всё, чтобы дальнейшие вопросы по делу задавать уже самому Яковлеву.
Но это потом, пока же надо использовать щедро выделенный начальством выходной. Вопрос тут для нас обоих не стоял — конечно же, провести его с Эммой! С утра тёзка ей позвонил, она сказала, что будет свободна после обеда, и к названному времени тёзка прибыл в Михайловский институт.
По какой-то непонятной мне прихоти Эмма сначала захотела допустить до себя дворянина Елисеева и лишь затем заняться со мной. Тёзку упрашивать не пришлось, желание дамы он исполнил со всем старанием, доставив ей и себе вагон удовольствий. Эмме пришлось даже взять небольшую паузу, чтобы прийти в себя после тёзкиного штурма, да и нашему с дворянином Елисеевым общему организму отдых не помешал. Тем не менее, начинать после перерыва я был вынужден с несколько худших, по сравнению с тёзкой, позиций, но я же умный, и потому поставил не на мощь и напор, а на изобретательность и разнузданность, используя всё то, что в понимании женщины было совсем уже запредельным бесстыдством. Тактика оказалась вполне успешной — мы буквально растворились в счастливом изнурении.
— Давно не приходил, — заметила Эмма, придя в себя. — Дела?
— Они, — признался я, не вдаваясь в подробности.
— Я вот тоже времени зря не теряла, — сдержанно похвасталась женщина.
— Я заметил, — тут у меня получилось даже кивнуть, подтверждая сказанное.
Да уж, не заметить было невозможно. Об обновлении гардероба дама в тот раз говорила не просто так, и сегодня я оказался просто поражён. Не скажу, что так уж хорошо разбираюсь в здешних модах, но, на мой взгляд, то одеяние, от которого тёзка второпях помогал избавиться Эмме, являло собой золотую середину между яркостью, подчёркнуто ложной скромностью и максимально допустимой, по здешним меркам, сексуальностью (это не я, это тёзка мне подсказал), приправленную безупречным вкусом, а уж нижнее бельё, по моим понятиям, непомерно скромное, тёзку повергло просто в неописуемое возбуждение — такого он не видал и в борделе госпожи Ланфар.