— И что тебе тут не нравится? — ох, всё-таки не хватает товарищу житейской мудрости, не хватает… С возрастом положение с этим, конечно, улучшится, но это ж сколько ждать-то? Придётся объяснить.
— Да всё хорошо, — начал я за здравие и сразу перешёл к заупокойной части, — кроме одного. Что суперагент, что вербовщик-инструктор не должны вызывать у начальства ни малейших сомнений в своей верности. Вот ни малейших, даже тень сомнения тут недопустима. А это значит, что тебя будут тщательно и старательно проверять, под тем самым микроскопом рассматривать, которым не станут заколачивать гвозди. И вот что-то мне подсказывает, что твои походы в Михайловский институт как раз и есть та самая проверка. Ну, или, по крайней мере, её часть.
— То есть я присматриваю там за своими преподавателями, а секретное отделение присматривает за мной? — выстроил тёзка вполне стройную логическую конструкцию. Стройную, но не сильно полную.
— Порядок в институте навели, сам же в том участвовал, — принялся я восполнять эту неполноту, — преподов привели в чувство и правильно любить родину научили. Так что, боюсь, они теперь тоже за тобой присматривают. И вот это меня напрягает больше всего…
— Опасаешься, что они смогут увидеть тебя? — всё-таки умный у меня напарник. И это хорошо, а что молодой слишком, так тут положение с каждым днём улучшается, да и я по мере сил помогаю.
— Да, — ответил я. — Очень сильно опасаюсь. Если кто и сможет увидеть нашу с тобой двуглавость, то только они.
— И что будем делать? — какой-то обречённости в тёзкином вопросе я не уловил. Интересно, чего тут больше — надежды на меня или его собственной твёрдости?
— Преодолевать трудности по мере их поступления, — а что ещё тут можно сказать? — И постоянно быть настороже. Задний ход в любом случае уже не дашь…
— Значит, будем преодолевать, — твёрдо постановил дворянин Елисеев. Ну да, будем. И с мозговым соседом и напарником мне определённо повезло. Так что преодолеем, куда ж мы денемся-то с подводной лодки…
Глава 7
Дела учебные, лечебные и волшебные
— И всегда помните, Виктор Михайлович: в целительстве, как и в медицине, главное правило — «не навреди!», — втолковывала тёзке госпожа Кошельная. — Если вы увидите, что помочь больному не можете, не делайте ничего вообще! — на этом напутственное слово перед первым самостоятельным подходом к больному Эмма Витольдовна завершила, и дворянин Елисеев вместе с ней вошёл в комнату, где ожидал целительную процедуру первый в его жизни пациент.
Странно, но тёзка по этому поводу как-то не особо и волновался. Впрочем, главной причиной его душевного спокойствия стала вовсе не какая-то там твёрдость характера и уж тем более не наплевательское отношение к больному и своей целительской репутации, которой у него пока что вообще никакой не было. Удивившая даже меня тёзкина невозмутимость основывалась на некоторых особенностях занятий, что вела с ним опытная и умелая целительница.
Первой среди тех особенностей следует, конечно же, упомянуть тот не подлежащий сомнению факт, что госпожа Кошельная показала себя обладательницей как целительского, так и преподавательского дара. Она не только толково и обстоятельно всё объясняла, но и в конце каждого занятия интересовалась, остались ли у её ученика вопросы по изложенной теме, и если таковые имелись, ни одного из них не оставляла без ответа. На практических занятиях по диагностике она умудрялась одновременно контролировать и тёзку, и обследуемого пациента, чтобы видеть, правильно ли ученик определяет состояние больного и причину его болезни. Ошибки своего подопечного она разбирала подробно и вдумчиво, иногда могла и увлечься критикой, было такое пару раз, когда дворянин Елисеев давал к тому повод, но разборы такие происходили только и исключительно потом, в отсутствие пациента — с корпоративной этикой у Эммы Витольдовны всё было в порядке. И всегда, всегда госпожа Кошельная демонстрировала полную и абсолютную уверенность в том, что всё у её ученика получится. Если, конечно, он будет следовать её, Эммы Витольдовны, мудрым указаниям, наставлениям и советам.
Вот со второй особенностью дело обстояло сложнее. То есть само по себе всё смотрелось просто и понятно — госпожа Кошельная этак прозрачно намекала дворянину Елисееву, что вовсе не против, если их отношения покинут рамки, установленные для учителя с учеником, и переместятся, как говорится, в горизонтальную плоскость. Ну да, понять её можно — дама никак не старая, вполне себе симпатичная, опять же вдова. Я бы, честно говоря, был готов Эмму Витольдовну в этом её желании поддержать и пойти ей навстречу, но тёзка разделить мою готовность не торопился. И вовсе не в памяти об Анечке Фокиной тут было дело, а в сильном его подозрении, что нечто подобное в жизни нашей наставницы уже происходило — с Николашей Михальцовым. А подбирать, как грубовато выразился дворянин Елисеев, любовницу после этого не самого хорошего человека тёзка считал для себя неприемлемым. И поскольку прав на наше общее тело у тёзки имелось побольше, чем у меня, именно его мнение оставалось здесь решающим.