— Прошу понять и меня, ваше превосходительство, — продолжил Карл Фёдорович, когда Тригорского увели, — но этот господин Яковлев фигурирует у нас уже в третьем деле как устроитель и организатор тяжких преступлений, это я уже не говорю о его более чем возможном, хотя пока и не установленном пока доподлинно, участии в вербовке участников мятежа. Чем позже мы его поймаем, тем больше преступлений он успеет устроить. Офицера вашего мы так или иначе всё равно разыщем, но лучше бы вам его назвать. Вы же сами говорите, что офицер выгоды от сведения Яковлева с вами не искал, я же со своей стороны обещаю вам, что разбирательство будет тщательным и беспристрастным. Нам, если уж начистоту, не сам тот офицер нужен, а именно Яковлев.
Думал генерал долго, но всё же решился.
— Отставной капитан Фисенко, Владимир Сергеевич, — произнёс наконец генерал. — Служил в том же Пятнадцатом Сибирском стрелковом полку, отставлен по увечью. Проживает в Москве, — генерал назвал адрес.
— Благодарю, ваше превосходительство, — с облегчением ответил Денневитц.
…Проводив дорого гостя, Карл Фёдорович отдал приказ о препровождении к нему отставного капитана Фисенко завтра же к послеобеденному времени, после чего усадил тёзку записывать по памяти рассказ генерала и его ответы на вопросы, сам сел делать то же самое. Закончив, Денневитц сверил свои и тёзкины записи, приказав внетабельному канцеляристу Елисееву свести их в единое целое.
— Что же, Виктор Михайлович, по-вашему выходит, генерал говорил только правду? — поинтересовался надворный советник больше для порядка, поскольку в ходе беседы тёзка никаких сигналов о неискренности генерала не подавал.
— Так точно, Карл Фёдорович, — так же для порядка ответил тёзка.
— Это, конечно, хорошо, — задумчиво оценил Денневитц поведение его превосходительства. — Точнее, было бы хорошо, если бы я понимал причины подобной откровенности. Что ж, со временем, конечно, и они прояснятся, в этом я уверен… И давайте, Виктор Михайлович, постарайтесь завтра с Эммой Витольдовной. Мне очень, очень и очень нужен Дмитрий Антонович!
А уж как нужен сейчас Воронков нам с дворянином Елисеевым! Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, но, похоже, возможность разыскать и изловить заказчика тёзкиной смерти обрела, наконец, более-менее реальные очертания, и сыщик с опытом работы по этому делу был бы тут, что называется, к месту. Но, в отличие от Карла Фёдоровича, тёзка имел возможность на ускорение возвращения Воронкова на службы повлиять лично. Вот пускай завтра той возможностью и пользуется!
[1] Ничего удивительного — в нашей истории орден Св. Иоанна Иерусалимского просуществовал в России в 1797–1817 гг., причём после Павла I награждения не производились. В описываемом мире Павел I царствовал дольше и след, оставленный им в русской истории, привёл в том числе к сохранению ордена в российской наградной системе
Глава 18
Кто же вы, господин Яковлев?
За всё время нашего симбиоза дворянин Елисеев многому, конечно, у меня научился, пусть и не всему, чего мне хотелось бы. Зато я у него научился много чему. Да, здешние особенности меня иной раз удивляли, иной раз поражали, бывало, и ругаться хотелось по их поводу, но что вы хотите от общества, так полностью и не ушедшего от сословности? Проще было принять его таким, как есть, и не морочить себе голову, а если чего не пойму сразу, так у тёзки и спросить. Главное же, я научился по-местному изъясняться, всё же говорят здесь не так, как в моём мире. Вот не совсем, конечно, по-другому, если литературным языком пользоваться, разницы почти нет, но особенности остаются, и в них я уже практически свободно ориентируюсь.
Собственно, именно эти знания я сейчас и собирался применить, обратив внимание Денневитца на кое-какие особенности нашего таинственного антигероя. Тёзка уже привык, что просто для собственного удовольствия я прошу у него управления телом разве только в постели у Эммы, и уговаривать его мне не пришлось.
— Прошу прощения, Карл Фёдорович, я вот на что обратил тут внимание, — со всей возможной скромностью начал я.
— И на что же, Виктор Михайлович? — поощрительно поинтересовался Денневитц.
— По мере накопления у нас сведений об этом Яковлеве, или кто он там на самом деле, бросается в глаза некоторая нелогичность его действий, — вообще, слово «нелогичность», как, впрочем, и «логичность» в тёзкином лексиконе отсутствовало, но за рамки здешних языковых норм не выходило. Вот и Денневитц воспринял его вполне нормально. — Да-да, именно нелогичность, продолжил я. — Вот только нелогичность эта при внимательном рассмотрении неизменно оказывается какой-то ненастоящей.