Закончив с допросами первой партии сотрудников института, Денневитц определил их всех в пассажиры арестантского автобуса и предложил подкрепиться в институтском буфете. Отказываться от такого предложения, да ещё исходящего от начальства, у нас с Воронковым желания не появилось, и мы в темпе перекусили бутербродами с ветчиной и колбасой, запили их крепким чаем, и тем самым восстановили силы перед продолжением допросов. Да, это Карл Фёдорович удачно устроил, с таким начальником и работать приятно.
Впрочем, на одном лишь столь своевременном перекусе приятные события на этот день не закончились. Маленьким праздником лично для нас с тёзкой стал допрос Николаши Михальцова, точнее, то изумление, в которое впал названный персонаж, увидев дворянина Елисеева в мундире дворцовой полиции. Строго говоря, не в мундире, мундиром тут называют только парадную форму, а в форменном сюртуке, но суть от того не меняется — Николаша натуральным образом обалдел, не сказать бы грубее.
Дворянин Елисее уже рассказывал Денневитцу и Воронкову о попытках Михальцова вовлечь его в нелегальную коммерческую деятельность институтских, вот и сделал Карл Фёдорович новому подчинённому подарок в честь первого дня настоящей службы. Имелась, однако и ещё одна причина — до нашего похода в буфет на допросах так и не прозвучало ничего такого, что можно было более-менее убедительно привязать к провалившемуся мятежу, и Денневиц, надо полагать, решил пока что порыться в подробностях нелегальных заработков сотрудников института, и начать с человека, о причастности которого к этим делишкам уже заранее знал.
После своих летних разговоров с тёзкой деваться Михальцову было уже совершенно некуда, и на допросе он прямо-таки соловьём заливался, подробно рассказывая всё, что знал и о чём догадывался, а затем в кабинет учёного секретаря жандармы одного за другим приводили тех, чьи имена звучали в песнях Николая. Надо ли говорить, что по итогам этих допросов свободных мест в арестантском автобусе заметно поубавилось?
С этой чередой допросов, чуть не показавшейся нам с тёзкой бесконечной, мы закончили к концу дня. Нормального дня, я имею в виду, а не рабочего, или, как тут говорят, присутственных часов. В арестантском автобусе по итогам нашей сегодняшней работы сидячих мест не осталось, кому-то предстояло прокатиться стоя. До всех допрошенных, то есть до всех сотрудников и служителей, жандармы под роспись довели распоряжение о запрете оставления места жительства и предупреждение о проверке соблюдения этого самого распоряжения. Как именно жандармы будут проверять, это уже их дело, у нас с тёзкой голова, несмотря на пребывание в ней аж двух разумов, уже основательно трещала, нам было не до таких тонкостей, пределом наших мечтаний стал тупой и бездумный отдых, желательно совмещённый со сном, даже есть как-то не особо и хотелось.
Но нет, пришлось ещё поучаствовать в размещении арестантов. По какой-то неведомой нам причине (интересоваться сил уже не хватало) Денневитц поделил их на две части — кого-то отвезли в расположение Московского жандармского дивизиона, остальных доставили в Комендантскую башню Кремля, как это недавно было с приспешниками Шпаковского. Именно остальных — у жандармов из арестантского автобуса высадили большую часть пассажиров.
— Ну-с, Виктор Михайлович, — Карл Фёдорович и сам выглядел уставшим, — не поделитесь впечатлениями?
Кажется, усталость не мешала надворному советнику уделить какое-то время учебно-воспитательной работе с новичком. Честно говоря, что я, что даже и тёзка испытывали острое желание выразить эти самые впечатления исключительно в нецензурных оборотах, но мозги у обоих ещё не настолько пострадали от усталости, так что ответил тёзка вполне нейтрально, зато правдиво:
— Откровенно говоря, Карл Фёдорович, самое сильное моё впечатление сейчас — усталость.
— Понимаю, Виктор Михайлович, понимаю, — в голосе Денневитца слышалось даже некоторое сочувствие. — Что ж, отдыхайте, завтра продолжим.
Эх, хорошо всё-таки быть молодым и здоровым! Усталость усталостью, но тёзка и по лестнице поднялся без особых затруднений, и падать без сил на кровать не стал, сделав всё, как положено — разделся, умылся, разобрал постель и лёг. Да и заснул он, едва коснувшись подушки головой, а вот я так не смог. Брать на себя управление уставшим от многочасового сидения телом желания не появилось, так что просто думал, благо, было над чем.