Эмма в этот раз превзошла саму себя. Превзошла в жадности до наслаждений, бесстыдстве и неукротимости. Ох, и досталось с того сладостей тёзкиному организму, хоть под конец наших упражнений и пришлось совсем несладко! Такой вот каламбур, да. А когда мы, довольные и измотанные, развалились на диване, Эмма подобралась к тёзкиному уху.
— Виктор, нам надо очень, — на слово «очень» она сильно, насколько это было возможно при шёпоте, нажала голосом, — очень серьёзно поговорить.
— По-моему, давно пора, — подхватил я. Да, снова я — тёзка тоже успел порулить телом, но сейчас опять передал управление мне. — Но ты уверена, что стоит беседовать здесь? Может, пригласить тебя куда-нибудь?
— У тебя есть свободное время, чтобы делать такие приглашения? — что-то в словах Эммы было не так. Но что именно? — Поэтому, уж прости, но здесь, — ну точно! Её голос звучал не еле различимым шёпотом у тёзкиного уха, он чисто и явственно раздавался прямо в голове! Ну да, она же держит меня за руку! Ну я и…
— Да-да, — в том самом звучащем в голове голосе различил коротенький смешок, — это можно и так. Или ты забыл, как оно было в госпитале?
Да уж, утёрла дама мне нос… Не додумался, признаю. А она — додумалась.
— Только… — теперь в голосе женщины прорезались неуверенность и сомнение, — … только прости, но…
— Но что? — как-то не сильно такое замешательство было на Эмму похоже, даже интересно стало, что она сейчас скажет.
— Я… Я хотела бы не с тобой поговорить, — виновато призналась она. — С тем, другим, кто в твоей голове…
Приехали, блин-переблин… Мы, значит, изо всех сил скрываем нашу двуглавость, даже от мозговой атаки Хвалынцева удачно увернулись, а тут вот так запросто — бац! — и никакой тебе скрытности. Как она смогла-то⁈ Ладно, будем выворачиваться, по ходу дела проясняя обстановку…
— Так ты со мной сейчас и говоришь, — просто сказал я. Тёзка, отдам ему должное, и сам понимал, что в имеющихся условиях беседовать с Эммой надо именно мне, и даже не пытался вклиниться. Впрочем, я о нём не забывал и потому решил сразу обозначить даме текущее положение. — Но имей в виду, товарищ нас слышит. А если бы и не слышал, я бы ему всё потом рассказал. Ты же понимаешь, тайн друг от друга у нас нет и быть не может. И, если что, это не обсуждается.
— Да, понимаю… — не знаю, что и как она себе тут понимала но принять мои условия ей пришлось. — Тогда, может быть, всё-таки представишься? — Ага, самое время нашла приличия соблюдать…
— Елисеев, Виктор Михайлович, — а что, и представлюсь… — Да, мы полные тёзки, — предупредил я следующий вопрос. И тут же задал свой: — Как ты узнала?
— Увидела, — ответила она. — Когда Хвалынцев тебе в голову полез. Но подозревать что-то подобное и раньше стала, только не понимала, как такое может быть, потому и не верила сама себе…
— А теперь, значит, понимаешь и веришь? — съехидничал я. — Кстати, а Хвалынцев увидел? — вот это нас с тёзкой волновало больше всего.
— Верю, но всё равно не понимаю, — честно призналась Эмма. — И не волнуйся, Хвалынцев не увидел. Но он искал другое.
— А что именно? — вопрос шёл вторым по важности, вторым и был задан.
— Не врёшь ли ты своему начальству, — чего-то такого я и ожидал.
— Нашёл? — ответ я представлял заранее, но хотя бы для порядка надо было спросить.
— Нет, — ну да, так я и думал. Что ж, это, конечно, хорошо, но нарисовался и ещё вопрос, теперь уже к Эмме:
— Ты-то как до такого додумалась?
— Вы по-разному ведёте себя в постели, — ну да, всё не просто, а очень просто. Вот так они и палятся… — Я заметила не сразу, а потом никак не могла понять, в чём тут дело, но вы очень разные, и меня эта разница и будоражила, и пугала… Но больше пугало, что я не понимала, как такое возможно. Да я и сейчас не понимаю! Хотя и вижу, — признала Эмма. — Вот только… — она замялась и, как я чувствовал, продолжать побаивалась.