— Меня ждёт… Серьёзный разговор. Этой ночью мы покинем это место. Нам нужно успеть к порталу, нельзя тянуть время. Гм, прошу, не спрашивай.
— …Хорошо. Если что–нибудь понадобиться — зови. — Дварф кивнул и оставил друга, растерянно уйдя в сторону, за Тией и Ринн, не зная, куда деться.
Пепельноволосый наёмник был измотан. Он не понимал, что происходит, но явно чувствовал, что ему не хорошо. Руки были почти ватными, каждый шаг ноги подкашивались, а голова кружилась. Лёгкая тряска и слабость во всём теле нервировали его, но нервировало ещё больше то, что он не знал, что с этим делать. Где–то сзади послышался радостный, детский крик. Судя по всему, Фараэль встретился со своим братом. Спереди пронеслась пачка эльфов, неся в руках бочки с водой. Звук трескающего пламени костров, появляющихся то там, то там, заполнил поляну, в значительной степени осветив её.
«Я хочу побыстрее вернуться в город. Слишком много всего произошло за эти дни. — Думал Ламлис, вдыхая прохладный, вечерний воздух. — Да, мне здесь не нравится. Всё равно ничего путного узнать уже не получиться.»
Именно с такими мыслями наёмник отправился к шатру Шантил, не оглядываясь и ни на что не обращая внимания. Как и раньше, из покоев старосты веяло приятным теплом, несмотря на то, что внутри никаких источников тепла и не было. Охотник остановился перед входом.
— Заходи, Ламлис, — послышался тихий голос Шантил, — не стой у входа.
Пепельноволосый мечник мягко вошёл внутрь, не издавая ни звука. Шантил стояла к нему спиной, рассматривая небольшой, витающий в пространстве огонёк. На ней было всё то же белое платье, какое он видел утром.
— Вы вернулись очень рано, — проговорила она, поправив закрученные, чёрные волосы, — как всё прошло?
— …
— Ты молчишь? Говори, зачем пришёл, я не умею читать мысли.
— …А мне казалось наоборот.
— Ясно. То, зачем вы явились сюда ещё утром, стоит у входа. Этого должно хватить? — Всё также, стоя к мечнику спиной, спросила она.
— Не знаю. — Холодно ответил Ламлис.
— Тогда придётся узнать. — Слегка улыбнулась эльфийка, и, не оборачиваясь, спросила: — Ты всё ещё тут, наёмник?
— Какое лицемерие…
— Что ты сказал? — Шантил обернулась, придержав платье, и осветила мечника яркой улыбкой. Глаза блеснули ядовито–зелёным. — Лицемерие?
— «Вы должны будете бросить их, если что–то будет угрожать вашим жизням. У меня нет желания жертвовать своими братьями ради незнакомцев.» — Так ты сказала?
— Тебя что–то смущает, Ламлис? — Всё также улыбаясь одними губами, спросила эльфийка. — Разве это не логично, пожертвовать чужаками ради своей семьи? Не будь наивен, чужак, не будь ребёнком. Ты уже давно вырос, чтобы так думать. Мы были готовы дать тебе то, о чём вы просили, будьте добры заплатить. Не понимаю причин твоего негодования.
— Всё твоё поведение, мне противно…
— Не расстраивай меня, Ламлис. Я всё ещё не понимаю. — Улыбка сошла с её лица. — Что ты хочешь? Моё поведение? Поведение утром? Моя доброжелательность? Я всего лишь не хотела вас спугнуть. — Её голос стал жёстче. — Проглоти свою гордость, Ламлис, ты бесишься просто ни с чего. А я начинаю догадываться о причинах такого твоего отношения к нам…
— Не к вам. К тебе, Шантил.
— Не важно. Ты испытал шок ТАМ, и чувствуешь обиду из–за моих слов. Ты не чувствовал, и даже сейчас, не чувствуешь себя в безопасности. Ты нёс в себе все эти сомнения целый день, а теперь, вечером, когда ты измотан, все твои чувства выходят наружу, проявляясь агрессией.
— Во мне нет никакой агрессии.
— Это ты так думаешь. Знаешь, Ламлис, а не винишь ли ты себя? Точнее, не должен ли?
Мечник удивлённо поднял голову.
— Этот вопрос в твоих ярких, рубиновых глазах. Таких же ярких, как у Ринн. И от этого меня просто дрожь берёт. Что же ты со мной делаешь? — Нервно проговорила эльфийка. — Не чувствуешь ли ты вину, за то, что подслушивал? Так будь добр, сейчас прислушайся к себе, и пойми, что все твои мысли, чувства и ожидания только на твоей совести. Так что?
— …Ничего. Гм, ты права, я ужасно читаю чужие эмоции и не могу понять чужие мысли, не говоря уже о своих. И до этого момента я об этом даже не задумывался.
— И какой же вывод ты делаешь?
— Очень простой. Теперь мне кристально ясно, что я чувствую.
Теперь уже эльфийка вопросительно подняла голову.
— Прости меня, Шантил, но от этого места меня просто тошнит. Не бери на свой счёт, ты полностью права во всём, что сейчас сказала. Но разве я могу пойти против своих мыслей, чувств и ожиданий?
— Не можешь, — эльфийка вновь улыбнулась. Но теперь по–другому — по доброму, как она улыбалась утром. — Потому что такова природа человека, эльфа или любого другого существа. Никто не способен побороть самого себя.
Пепельноволосого мечника передёрнуло. Он не мог понять, притворная ли это улыбка, или искренняя, и это непонимание сводило его с ума.
— Вижу твоё замешательство. Нет, эта улыбка искренна. — Шантил звонко, но тихо, рассмеялась.
Наёмник промолчал, не сводя с неё глаз, а после развернулся, направившись к выходу. В шатре, где всегда было тепло и уютно, ему резко стало душно. Мягкий голос старосты за спиной заставил его остановиться у самого выхода.
— Ламлис, прошу, выполни всего одну просьбу. Без какой–либо платы. Не расстраивай Ринн.
— …Тогда и ты выполни всего одну просьбу. Без какой–либо платы. Всё–же ответь на вопрос. Ты можешь читать мысли?
Шантил наклонила голову, задорно улыбнувшись одними только кончиками губ. Настолько невинно, насколько это было возможно.
— Кто знает? — Тихо ответила она.
— Ясно…
— Не держи на меня обиды, Ламлис. Многое я не могу рассказать, многого ты не способен понять, и многое придёт к тебе позже.
В шатёр проник холодный ветер. Охотник скрылся ещё во время первых слов старосты, молча выйдя наружу. На холодную, ещё тёмную поляну, находящуюся в таком неприветливом лесу. Вышел на свободу, покинув неуютную, замкнутую и полную лжи и обид обитель эльфийки.
«Не держи зла на меня, только не за мои обиды на тебя, Ламлис. Я не имею права злиться, но я не способна принять это, побороть саму себя, такова моя природа. — Эльфийка грустно улыбнулась, уйдя в свои мыли и наблюдая за небольшим просветом, через который можно было видеть жестокую реальность. Реальность, которое им принесёт их будущее. — Прошу, не держи зла. Я знаю, ты не виноват, Ламлис. Никто не способен бороться с судьбой, и ты не исключение. Но я не в силах принять это и перестать тебя ненавидеть с того самого момента, как ты, чужак, появился здесь. Какое лицемерие…»
Ветер выл за окном, то ли от злобы, то ли от отчаяния. А может, и от горечи осознания того, что не может проникнуть в комнату, забрав тепло, источаемое горящим очагом, внутри которого задорно танцевали языки пламени. Не может пролететь над головой, затушив все свечи и обронить, тем самым разбив, лампы. С шелестом сдуть важные бумаги со стола, разнести их по комнате, по углам, по полу и к потолку, к горящей люстре. Не способен врезаться в кожу, пробравшись самых костей и забрав тепло сердец. Не способен выбить слёзы из глаз, заставив плакать находящихся внутри, там, в комнате, вне его досягаемости. Знал бы ветер, что никто из них не способен плакать, завыл бы от отчаяния и горечи ещё сильнее.
— Почему ты замолк, солнышко?
— …Гм, да так, думаю о своих словах. Правильно ли я тогда всё сделал?
— Прошу тебя, только не вини себя. Эта чёртова эльфийка лишь жалкий манипулятор и эгоист. Ну что с тобой? — Обеспокоенно спросила волшебница, наклонившись к Ламлису и взяв его холодную руку. — Ты как?
— Всё со мной нормально. Просто, мне… плохо, наверное?
— О чём ты? Хотя да, ты выглядишь бледнее, чем обычно. Ты спал?
— Нет, почти сразу после мы с Тордраком ушли. Потом шли до самого василькового дола, где и переночевали. Спасибо, что ты всё–же открыла портал, а то я, гм, не знаю, чтобы мы делали. И, Мирана, я думал, мы уже выяснили, что мне не надо спать.