Гумберг почувствовал покалывание в кончиках пальцев. Несколько распуганных его падением крыс наконец осмелели, и, выползя из своих нор, подобрались ближе. Некоторые уже начали кусать его кожу. То же произошло и с Вероникой, на которой уже виднелись давние укусы.
«Ну конечно. Ведь я всего лишь живой труп. Не человек. Мутант, порождение проклятья или некромантии. Чей–то неудачный эксперимент, существо, противное самой природе. Я убиваю чудовищ, а таких, как я, убивают паладины. Выродок скверны и дитя бездны. Вот кто я такой. Но умереть вот так. От простого удара в спину таким же паразитирующем выродком. Бездна и пекло, если я умру от рук доплера!»
Помощник детектива встал, хрустнув спиной. С трудом, но поднялся. Начал делать более частые вдохи, почти не кашляя и не хрипя.
«Да меня же Мирана засмеёт! Не смог распознать ублюдка за столько дней! И что мне делать…»
Наёмник поправил пепельные волосы. Осмотрелся. Потянулся, протёр лицо. Замер, почувствовав запах дыма, просачивавшегося сквозь плотно закрытую дверь.
«Пекло. Нет… У меня есть цель. Приехать к Д’антстарам. И такой шанс у меня представился.»
Мечник повернул голову, окинув взглядом труп. На одежде вероники выделялись четыре расплывшихся пятна и глубокий порез на горле.
«Первый удар пришёл в шею. Остальные же… Ублюдок бил так, чтобы она не умерла мгновенно, мучаясь и истекая кровью. Она ведь даже не могла кричать из–за пореза в горле. Ещё и залил её труп алкоголем, чтобы скрыть запах…»
Пилигрим взглянул в сторону двери, чувствуя, как вскипает. Глаза, привыкшие к темноте, выцепили тёмную полосу на ступеньках, идущую примерно до половины лестницы. Дальше же след обрывался.
«Она, страдая, пыталась сбежать. Из–за тебя всем пришлось пережить этот кошмар. Из–за тебя мы не можем уехать отсюда и неизвестно, что будет дальше. Из–за тебя…»
Он попытался взять себя в руки, но его мысли путались, сбивались, игнорируя попытки сосредоточиться на чём–нибудь помимо закипающей где–то внутри злобы. Путали его также и странные образы, возникавшие перед глазами, смутные обрывки воспоминаний, наваждения которых он сгонял как остатки сна. Туманные и противоречивые ощущения поднимались всё выше и выше, как клубы дым, что таились до этого в его сознании, беспрерывно сменяющиеся и пульсирующие в голове, звенящие и шипящие, шепчущие и кричащие одновременно, но так далеко от него, словно шелест листвы.
Охотник на монстров сделал шаг вперёд. Посмотрел вниз и вправил ногу. Потом ещё один шаг. И ещё. Пепельноволосый охотник поднимался вверх, шаг за шагом. Кровь струилась по его пальцам. Теперь это была его кровь, ведь от злобы он сам не заметил, как стиснул кулаки сильнее, игнорируя впившиеся в кожу ногти.
«Верно. Я охотник на монстров. И сейчас я делаю именно то, что и должен — охочусь на монстра.»
Раздался крик. Потом ещё один. Гумберг не знал, сколько он так пролежал на холодном, каменном полу без сознания. Но теперь он отчётливо чуял запах дыма и треск пламени. Различить голоса в этой какофонии звуков было невозможно. Дверь оказалась заперта, что, впрочем, совсем не удивило наёмника.
Удар. Ещё один. Охотник наносил удар за ударом, сдирая кожу с костяшек. Бил, не переставая и даже не думая перестать. От каждого такого удара дверь трещала, ломилась, а старая ручка прогибалась всё сильнее и сильнее под натиском мечника. Гумберг закричал. Удар. Ещё один. И снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова…
Со звоном ручка упала на ступеньки и, подпрыгивая, покатилась вниз. Сопровождаемая скрипом, дверь медленно приоткрылась. И явила на свет страшное, но внешне спокойное лицо мертвеца. Мертвеца с горящими глазами цвета самого чистого рубина. С глазами, горящими яростью.
Гумберг прошёлся по коридору, всё отчётливее видя стелящийся по полу дым. За углом раздался грохот. Языки пламени, находившиеся у самых оснований деревянных стен, с каждой секундой поднимались всё выше и выше. Картины падали, разламывая рамы, а бумага чернела и тлела. Становилось всё жарче и жарче. И в этом аду из пламени и дыма мечник смог разглядеть тело. Тело Роберсона, до последнего сжимавшего меч. Из–за угла вышел Ростаф.
Весь потрёпанный, в саже, красный и вспотевший, он безумными глазами смотрел на Гумберга. Его руки задрожали. Руки, в которых был антрацитовый меч наёмника. Ростаф сжал его посильнее, да так, что побледнели костяшки. Заговорил, побелев:
— За что?
— Гм, прости? — не понял наёмник.
— За что ты убил Ромари? Роберсона? Люси? За что? — Ростаф шептал, постепенно переходя на крик. Его лицо было покрыто испариной, а глаза бешено бегали. — Что они тебе сделали!?
Гумберг перевёл взгляд на мёртвого хозяина гостиницы. Его глаза были полуприкрыты, а в груди зияла рана. Кровь расплылась по некогда белой рубашке. В руке был небольшой полуторный меч с v-образной гардой.
Мечник сделал пару шагов в сторону, медленно двигаясь в телу, не сводя глаз с мужчины. Тот, покачиваясь, переводил меч в сторону, по направлению к Гумбергу.
— Я ничего не понимаю, — спокойно сказал мечник.
— Ты! Ты убил Ромари и Ростафа! И Веронику! Заколол прямо при мне! Ухмыляясь!
— Пекло, — выругался мечник. — Тело служанки лежит прямо за мной. В том самом подвале за моей спиной. Она лежит, со вспоротым горлом, залитая спиртом.
— Это ложь! — воскликнул Ростаф.
— Иди и сам убедись, — забирая меч с тела хозяина гостиницы, проговорил наёмник.
Ростаф покачнулся, замолчал на несколько секунд. Перехватил меч наёмника поудобнее. Хищно и пугливо одновременно сощурил глаза.
— Это не отменяет того, что ты убил при мне остальных!
— Это был доппельгангер.
— Его не могло тут быть! Никто бы не прошёл через такую метель! Ни одно живое существо! И не пытайся оправдаться, Роберсон бы знал…
— Гм, ну, так уж получилось, что прошёл, — хмыкнул наёмник, описав мечом полукруг. — Отдай мой меч.
— Чтобы ты им и меня зарубил!? — лицо мужчины дрогнуло, стоило ему завидеть горящие глаза мечника. Глаза, в которых отражалось разгорающееся пламя.
Красные языки проглатывали стены, с каждой секундой поднимаясь всё выше и выше. Где–то наверху трещало дерево. Обои обуглились, став чёрными как смоль, а потолок заволок серый дым. Единственное место, которое не мог поглотить огонь, это каменный пол. Шаг в права, шаг влево — и всё безопасное пространство для свободного перемещения заканчивалось.
— Гм, мне нужно найти девочку. Пропусти меня.
— Ни в коем случае, — помрачнев, ответил Ростаф.
Гумберг ещё раз взмахнул мечём, посмотрел на него, оценил длину лезвия и тяжесть. Вновь повернулся к мужчине, стоявшему напротив и преграждавшему ему путь.
— Тогда мне придётся пройти через тебя.
Ростаф дрогнул. Антрацитового цвета клинок отразил бушующее пламя, покачнулся. Пространство вокруг завибрировало, затрещало от напряжения. Наёмник сделал шаг вперёд. Ростаф не отступил. Боль в ноге предательски напомнила о себе, но Гумберг её проигнорировал. Взглянул на меч ещё раз.
Пригнулся, напружинился, задрав голову и заведя клинок за спину. Почувствовал, как трещат костяшки. Незаметно, по привычке, выдохнул. И прыгнул.
Прыгнул как кот, целившийся в мышь, тихо, бесшумно, даже не подняв пыли. Прыгнул, в мгновение ока преодолев смертельное пространство, разделявшее его и мужчину. Прыгнул, высоко занеся меч над головой, сделал вольт, вновь описав остриём полукруг, расслабив плечи и выдохнув, придав рукам гибкость.
Звон болью раздался в ушах, мечи загудели и заискрились, алые капли крови брызнули из раны, образовавшейся на груди Ростафа. Наёмник вспомнил, что в руках не его меч. Удивился также тому, что мужчина почти отразил его удар. Переворот на одних только носках, вольт, уход от медленного для мечника выпада и контрудар. Всё кончилось менее чем за несколько секунд, но длилось это, казалось, вечность.