мне надоело и я дал команду остановиться. Прошел вдоль колонны и
сказал, чтобы не выключали моторы.
- Подождем, пока пурга не уляжется, - говорил я каждому водителю.
Чуть не отморозил уши. Решил не выпендриваться и завязал шнурки шапки
под подбородком. Так я , наверное, был похож на пленного немца в
Отечественную. Примерно через три часа буря улеглась. На дороге,
которая оказалась в ста метрах от нашей колонны, появилось несколько
бульдозеров, но водители грузовиков с нефтью правили на Ашхабад,
руководствуясь инстинктом. Им бульдозеры были не нужны. Я решил ехать
на Казанджик за ними. Колонна не без пробуксовок вышла на тракт и
двинулась со скоростью примерно 30 км/час. Через три часа были почти на
месте. Опять началась буря. У глинобитного забора части стояла большая
палатка, из которой вышел Заболотный сильно навеселе. Было непонятно,
как он мог здесь появиться. Не дав мне опомниться, он потащил меня
235
внутрь палатки. Там топилась буржуйка, стоял прапорщик, подчиненный
зампотеха, а рядом с ним ящик бормотухи с названием "Портвейн Геок-
Тепе". Прапорщик быстро разлил портвейн по трем стаканам и
провозгласил:
- Ну, за успешный марш!
- "Славянский марш", съязвил я.
- В смысле? – не понял майор.
- У Чайковского есть такой, - пояснил я.
- А, шутишь, - понял Заболотный.
- Как вы здесь оказались, товарищ майор? – спросил я.
- А мы раньше пурги сюда выехали.
"Алкашам везет", - подумал я.
- Когда мы трогаем на Кизил-Арват?
- Переночуем здесь, я уже договорился с командиром: есть свободная
казарма для водителей и место в офицерском общежитии для нас.
- Я пойду – у меня тут два дружка служат, - сказал я.
- Иди – ты заслужил, а я тут управлюсь один.
Я сильно засомневался, что управится.
Узнал у дежурного по части, как можно найти Борю Бакиева и Гришу
Берзона.
Встретились и обнялись, пошли расспросы. Сели за стол, а Боря его очень
быстро накрыл.
- Ну, что можно отметить - сказал Боря, - живем, как за пазухой у скунса:
пойти некуда, из женского контингента только неверные жены офицеров,
сплошное блядство и перманентная пьянка. Троих "карьеристов" уволили
из армии, но они не уехали домой, а остались здесь, поскольку спились
полностью. Живут в жутких глиняных кибитках, подрабатывают на черных
работах, чтобы заработать на "Карабекаульское".
Населения в Казанджике ( по-туркменски означает Котел ветров) около
двух тысяч человек (без учета военных и их семей). В городе есть две
улицы: одна застроена одноэтажными домиками из примитивного самана
236
(из глины, перемешанной с навозом и сухой травой), а вторая, новая, из
известняка. Есть одна школа-семилетка.
- Казанджикский полк стоит на месте бывшей тюрьмы, - добавил Гриша,
-заключенные которой возводили стройку века - Большой Каракумский
канал. После смерти Сталина стройки канала «заморозили», тюрьмы
ликвидировали, за неимением работы для заключенных, а вместо них
разместили военных. Поэтому, освобожденные квартиры сотрудников
тюрьмы заняты теперь офицерами полка. В одной из них мы и находимся.
- Мясо покупаем у местных жителей, - продолжал Боря, - которые держат
только верблюдов и овец, питающихся исключительно верблюжьей
колючкой, а запах ее ты знаешь. Поэтому мясо, как его не вываривай,
пахнет так, что душу воротит. Я даже плов ни разу не делал – противно.
Ругаюсь иногда с Гришей. Он, чтобы его не считали жадным, никому не
отказывает и раздает направо и налево деньги. Отдают не все.
- Это еврейский комплекс неполноценности, - сказал я, - пошли их всех на
хрен – ты никому ничего не должен. Боишься, что жидом назовут? Наплюй –
назовут только подонки.
- Вот и я ему это говорю, - сказал Боря, - а он как юродивый.
Гриша сидел и смотрел в окно, как будто это его не касалось. Мы
переключились на другую тему – о нашей возможной встрече в Ашхабаде у
Сафронова, скажем, в начале мая. В принципе, возражений не было, но как
вырваться на несколько дней вместе в одно и то же время – это было
проблемой.
- Ты ложись у нас на диванчике , а я пойду скажу твоим, где ты
находишься – мне все равно надо на вечернюю поверку идти.
Боря ушел, а мы еще поговорили с Гришей, вспоминая наш родной город,