Глава 10
Я помню те несколько долгих трудных дней, когда губы лукавого Локи были сшиты, как будто это было вчера. Сказать, что бог огня был зол и вспыльчив — значит не сказать ничего. Но в остальном, я должна признать, он держался с удивительным достоинством и стойкостью. Несмотря на то, что своенравный ас почти не выходил из своих или моих покоев, не терпел прислуги и лекарей, со мной он оставался хладнокровен и невозмутим. Иногда в глазах его вспыхивал тот яростный демонический огонь, которого я боялась, и казалось, жестокий супруг вот-вот замахнётся и ударит меня. Пару раз я даже зажмуривалась или закрывала ладонями лицо, отступала назад, но повелитель снова и снова сдерживал себя, только шумно выдыхая.
Слугам, как мне уже довелось убедиться, везло меньше. Впрочем, вернее будет сказать глупым и неосмотрительным слугам, которым хватало недоумия и смелости лезть под горячую руку бога обмана, пребывавшего в отвратительном, скверном настроении, о чём, без сомнения, знал весь чертог. Тупость и раболепное обожание одинаково бесили Локи в его окружении, и он не щадил ни одних, ни других. Обжигаясь снова и снова, даже самые недалёкие подчинённые хозяина чертога (к счастью, их было не так много) усвоили, что ближайшие несколько дней господину лучше не попадаться на глаза, что бы ни случилось.
Первый день после учинённого в золотых палатах погрома двуликий бог уверенно держался на ногах, и только серая бледность обычно сияющего смуглого лица выдавала его недомогание. Я начинала свыкаться с его зловещей, ужасающей улыбкой и могла смотреть на любимого аса без содрогания. Тем более что чаще всего я была не в силах отвести взгляд от его живых выразительных глаз, которые говорили со мной вместо раненых губ. Я была рада, что его внутренний надлом отступил, и выносливый супруг глядел на меня с прежней решительностью. Я боялась, что если недавнее безразличие ко всему поглотит его, я уже ничем не смогу помочь любимому асу. К счастью, Локи был наделён несгибаемой волей, а если и позволял себе слабость, то лишь затем, чтобы после искоренить её безо всякой жалости.
— Ты не должен быть столь жесток к своим слугам, — в тот вечер, когда Варди так и не успел завершить свой рассказ, мы сидели на веранде моих покоев, провожая взглядом догоравшие лучи заката. — Нет нужды попусту унижать их, особенно если ты сам знаешь не понаслышке, что такое унижение, — Локи обратил на меня взор удивлённых глаз. В алых отблесках заходившего солнца они казались мне драгоценными тёмными корундами. — Я понимаю, ты страдаешь, мой лукавый Локи, мне ясно, что рождает твой гнев, — я протянула ладонь и, едва дотрагиваясь, погладила супруга по щеке, коснулась ярких медных волос, — но поднимать руку на тех, кто зависит от тебя, тех, кто во много раз слабее… Мой повелитель, это тебя недостойно.
Вместо ответа Локи лишь закатил глаза. Уголок его губ дрогнул в презрительной ухмылке, и мужчина тотчас поморщился от боли. Я взглянула на него с ласковым укором. Конечно, никто не любил нравоучений. И уж тем более такой своевольный и независимый ас, как мой супруг. И всё же я знала: с каким бы пренебрежением бог обмана ни относился к моим словам и просьбам, он всё чаще к ним прислушивался. Мне требовалось только заронить нужную мысль в его буйную рыжую голову, и со временем она вызревала сама. Я старалась взывать к совести и разуму бога лукавства при первой возможности, потому что чем старше он становился, тем сильнее огрубевало его сердце. Пережитые потери, предательства, боль, позор, ярость делали его непримиримее и жёстче. Локи становился всё более эгоистичен и всё менее внимателен к окружающим. Подобное отношение начиналось с прислуги, а теперь перекидывалось на асов-друзей и верховных богов. Следующей ступенью должна была стать я. А дальше… Я боялась себе это представить, но дальше шли только наши дети. Если судьба позволит им увидеть свет.