Верховные боги колебались: они не желали выдать своего, но не могли и нарушить данное обещание, запятнав себя позором нидинга. Тягостное безмолвие повисло в зале совета, когда в центр его выступил Локи, прежде хранивший молчание и только наблюдавший за исходом навязанного спора. Мне поведали, что, несмотря на злой блеск грозных глаз, повелитель ядовито улыбался сомкнутыми губами. Ни за что не угадать, что придумал хитроумный бог лукавства! Отринув гордость, повелитель опустился на колени перед самовлюблённым цвергом — кто бы мог подумать! — и сказал, что отдаёт свою голову, как и обещал. Все вокруг опешили, да только ловкий ас поднял насмешливый взор на противника и велел ему не касаться шеи, отсекая голову. Ведь о шее уговора не было! Можете себе представить, госпожа моя?!
Более того, хитрый повелитель призвал верховных богов быть тому свидетелями и покарать дрянного карлика, если он тронет шею. Я не сдержал любопытства и уточнил дважды, как на это отреагировал Брокк. Говорят, он побагровел так, что его едва не разорвало на месте! Наглец попытался воззвать к правосудию Всеотца, однако Один, посмеиваясь, рассудил, что у гнусной сделки и последствия будут гнусными. Кузнец рассвирепел и затопал ногами от злого бессилия. Господин молчал и только ухмылялся. Сдаётся мне, это вконец вывело безобразного цверга из себя. Он сказал, что, раз не в его власти забрать голову бога огня, он сошьёт ему губы, чтобы хитрец больше не смел насмехаться и язвить. И на это асам пришлось согласиться. Думаю, Вы понимаете сами, моя трепетная госпожа, что господин не мог пойти против воли Всеотца, даже если бы захотел. Пылая от гнева оскорблённой гордости, он всё же склонился перед врагом.
Остальное Вам известно. Брокк своими руками сшил губы бога обмана ремнями и добавил, что уличённый во лжи больше никогда не станет похваляться, после чего с торжеством покинул и зал совета, и Асгард. Прочие цверги следовали за ним, едва не воспевая превосходство отвратительного грубого уродца. Асы и ваны разошлись следом, и они очень торопились. Немудрено, моя госпожа, кому захочется лицезреть подобный ужас? Полагаю, спустя некоторое время хозяин возвратился в свой чертог… — Варди замолчал. Я молчала тоже, и несколько долгих минут мы провели в гнетущей тишине. Сама того не замечая, я сопела от гнева и в кровь кусала губы. Не передать словами, как возмутил и взволновал меня рассказ стражника.
Чтобы какой-то дрянной цверг смел оговорить верховного бога, а затем требовать над ним расправы! Такое и представить было нельзя! Тем карликам, что не являлись подчинёнными асов и ванов, и делать-то в Асгарде было нечего, а уж тем более посметь обратиться к собранию богов! Всё внутри меня восставало против речей стражника и клокотало от ярости. Мне потребовалось много времени, чтобы унять хоть часть своего негодования и вернуть если не самообладание, то, по крайней мере, внешнее спокойствие.
— Что-то тут не сходится, Варди, — постаравшись унять злую дрожь голоса, задумалась я. — Отчего же Локи не избавился от оков сразу же, как только остался один? Что не так с этими заговорёнными ремнями, почему они не поддаются самому острому лезвию? Разве цверги наделены такой силой?
— Цверги смыслят в колдовстве, госпожа моя, — пояснил собеседник, — но только не в таком тонком и сложном. Их умения в основном направлены на кузнечное дело — то, чему они посвящают большую часть своей жизни. Если Вы позволите, я осмелюсь предположить, что всему виной слово Одина, дозволение, которое он дал Брокку. Мне неведомо, сделал ли он это случайно или намеренно, однако Всеотец был очень рассержен проступком, касающимся волос богини плодородия, и ещё больше разгневан необдуманным спором, поставившим окружающих в неловкое и затруднительное положение. Конечно, асы заполучили неповторимые чудеса Свартхейма, да только случившееся — унижение для всех богов, не только для повелителя. Асы стали заложниками собственного слова, гордости и чести. Не будь бог огня так вспыльчив, всего можно было бы избежать. Что, если это наказание, избранное отцом ратей?
Я нахмурилась, выслушав сообразительного стражника, предвосхитившего мои самые страшные опасения, чтобы тьма Нифльхейма поглотила его! Слов для ответа у меня так и не нашлось, так что я лишь сжала губы и коротким кивком головы отозвала Варди прочь. Я осталась одна, если не считать двух сонных служанок, замерших у дверей в достаточном отдалении от госпожи, чтобы можно было поразмыслить в тишине. Хорошо, что я успела закончить с поздней трапезой до того, как красноречивый слуга перешёл к той части своего повествования, которая касалась наказания и больше всего взволновала и возмутила меня. В рассерженном состоянии, как теперь, я не смогла бы проглотить ни кусочка.