Подобно Тору я всё больше помалкивала, наблюдала и смеялась, когда брага ударила в голову. Воды, разумеется, не пили, а жажда уже давно изводила и мучила меня. Да и отчего бы мне не повеселеть? Я, наконец, отогрелась, утолила голод и стала свидетельницей самой отчаянной и самонадеянной проделки бога обмана, какую сможет припомнить Асгард. Я едва сдержала смех, когда Трюм потянулся к своей невесте, чтобы откинуть с лица покрывало и поцеловать её, но хитроумный Локи успел поймать его за руку, наклонился к нему и что-то быстро заговорил. Великан смутился, замешкался. Мать его, сидевшая по другую руку, закивала, поддержав ловкача, что бы он ни придумал. Пристыженный жених отдёрнул руку, поднял кубок, чтобы как-то заглушить свою неловкость, выпил до дна. Невеста с поразительной прытью поддержала его в этом.
Помню, «Фрейя» вообще весь пир была ненасытна, забыв увещевания своей «подружки». Только пока я смотрела, изголодавшаяся асинья успела заглотить четырёх крупных лососей и осушить уж никак не меньше целого бочонка браги. Оправдывая неразумное поведение Тора, бедный Локи говорил и говорил, изредка с жаром жестикулируя, и в те мгновения улыбка высшего самодовольства и блаженства смягчала грубое лицо Трюма, не озарённое ни единой осознанной мыслью. Я благодарила провидение за непроходимую глупость жениха и внушаемость его наивной матери, в противном случае, даже красноречие и изворотливость бога обмана не сумели бы спасти нас от гнева проведённых великанов. Гости и так начинали перешёптываться и насмехаться, радуясь, что Трюму, а не им самим досталась такая прожорливая невеста.
Я покачала головой и улыбнулась, не поддерживая похожей болтовни среди сплетничавших слуг, отзывавшихся о своих хозяевах и их спутниках не самым лестным образом. Кроме того, в своей речи они зачастую использовали такое крепкое словцо, что я только и делала, что пыталась оставаться невозмутимой и не краснеть. Мне пришло в голову, что, если и слуги золотого чертога в свободное время позволяют себе вести подобные разговоры, то их всех необходимо выпороть хотя бы для порядка. Впрочем, я утешила себя тем, что не могла ровнять подчинённых высших господ и разнузданных турсов. Какие хозяева, такие и слуги. Я с раздражением передёрнула плечами, вспомнив, насколько бесстыдными могут быть великаны, и в тот же миг, видно, накликала на себя беду, притянула насмешку злорадной судьбы.
— Эй ты, белобрысый! — окликнули меня неподалёку. Я сделала вид, что не расслышала или не поняла, что обращаются ко мне, однако сидевший со мной слуга самым бесцеремонным образом ткнул меня локтем под бок, заставив встрепенуться. Да и часть светловолосой прядки, выбившаяся из-под шапки, выдавала меня. Я медленно перевела взор на окликнувшего меня. — Да-да, ты. Подойди, мальчишка, дело к тебе есть, — он смотрел на меня, пожирая взглядом. Не великан, а скорее полукровка, высокий, но тощий, долговязый. Сальные чёрные волосы, сбившиеся в пакли, такие же чёрные лихорадочные глаза, неровное бледное лицо, пересечённое рытвинами, и губы — изгрызенные, потрескавшиеся, пересохшие.
Что-то дрогнуло во мне от отвращения, однако я не показала виду, поднялась со своего места, расторопно приблизилась и поклонилась. Я наблюдала за ним из-под ресниц. Беспокойные сверкающие глаза скользили по моему лицу и ни на минуту не могли остановиться, отчего казалось, что он не в себе, не понимает, что делает. Однако говорил и, похоже, мыслил он связно. Мужчина помолчал, облизал губы.
— Слушаю, господин, — мальчиковым тоном буркнула я, насупившись, придав лицу выражение серьёзное и безразличное, чтобы не выдать себя. Незнакомец сидел с краю, в тесной близости к слугам, потому и заприметил меня. Видать, гость он был не слишком желанный или почётный. Впрочем, то же угадывалось и по его неряшливому облику. Услышав мой голос, собеседник ощерился. От его улыбки, больше похожей на оскал, у меня мурашки побежали по плечам и спине.
— Иди-ка сюда, — и прежде, чем я успела воспротивиться, наглец схватил меня за руку, рванул на себя и поймал в объятия, усадил на колени. В первый миг я так оторопела, что едва не вскрикнула от неожиданности, но вовремя опомнилась. Однако дрожи отторжения сдержать не смогла. — Ты откуда такой? Красивый, холёный… Не иначе как из свиты невесты? — поинтересовался он, не утратив невозмутимости. Я рванулась из его рук, но так, чтобы не привлекать к себе внимания. Напрасно, тонкие костлявые пальцы лишь сильнее прижали меня к нему, прошлись по бедру и животу. Я сжала губы в яростном судорожном порыве, с шумом выдохнула. — И резвый, надо же! Как я люблю… — я вспоминала этот издевательский, похотливый, самонадеянный тон, и горло сдавливали невидимые клещи. Перед глазами уже стояла та ночь. Та самая страшная ночь… Но я стала сильнее, получила горький опыт.