— Ты очень смелая маленькая богиня, — во вкрадчивом приглушённом голосе Гулльвейг не слышалось ни насмешки, ни восхищения — только спокойствие, холодная сдержанность. Она так и не обратила ко мне лица, стояла боком, давая возможность рассмотреть её профиль, когда-то, должно быть, красивый, а теперь искажённый старостью. Эту Гулльвейг действительно можно было назвать старухой: из-за сгорбленной спины она казалась меньше своего роста, тощая, тонкая, сморщенная. И всё же необъяснимая сила исходила от неё — сила жуткая, первозданная и чуждая.
— Ты здесь, — сухо приветствовала я собеседницу, и голос, пусть и чуть дрогнувший, прозвучал холоднее обычного. Она была другой, не такой, как в моих кошмарах: более немощная и в то же время более человечная. Я улавливала некое противоречие во всём её облике: горб на спине и вместе с тем величественно поднятая голова, внешняя хрупкость и уверенные скорые движения, изрезанное морщинами лицо и властные молодые глаза — как раз они оказались именно такими, как во сне: золотыми, колдовскими, завораживающими.
— Решилась прийти ко мне, одна, без защитников и покровителей, — продолжала Гулльвейг без злобы, наконец, чуть повернув ко мне подбородок и скользя по лицу оценивающим взглядом. — Впрочем, мы ведь с тобой старые знакомые, не так ли? Руническая магия не может нас разлучить, как бы ни был умён твой супруг, — колдунья сделала шаг, и рождённый её движением порыв воздуха перехватил дыхание, однако я не отступила, медленно приподняла ресницы, взглянула в её нечеловеческие глаза.
— Зачем ты пришла? — мне понадобилось несколько минут, чтобы совладать с голосом, чтобы заставить себя заговорить. Я уже не могла отвести глаз от манящего золотистого перелива её очей, но понимала, что причиной тому редкая красота, а не магия. Пожелай ведьма подчинить меня, я бы уже целовала край её одежд, опустившись на колени. Но великанша не использовала свою непререкаемую власть, вела себя так, точно и правда была моей доброй знакомой. Разве что совсем не доброй…
— Отец асов считает, что я пришла мстить, взять то, что принадлежит мне по праву. Его мелочные мысли ослепляют единственный глаз, и во многом ваш мудрый бог заблуждается, — длинные губы женщины искривила жестокая усмешка, глаза сверкнули, заставив меня вздрогнуть. — Месть не интересует меня. Я здесь, чтобы исполнить своё предназначение. Как и ты. Забавно, когда я впервые вошла в Асгард, тебя, верно, и на свете не было. Кто бы мог подумать, что однажды светлая дочь Бальдра вырастет и встанет у меня на пути. Я ничего против тебя не имею и не вмешивалась бы в твоё безмятежное существование, если бы ты не сдерживала ту силу, которой суждено стать частью меня. Однако твои старания тщетны. Теперь я здесь, чтобы обрести власть над тем, кто продолжит моё дело, пойдёт по моим стопам.
— Это неправда… — я покачала головой и скрестила ладони на ключицах, точно старалась отгородиться, защититься от тех тяжких пагубных сомнений, которые слова колдуньи сеяли в моей душе. — Локи никогда не подчинится ни тебе, ни кому-либо ещё. Это не в его характере. В тебе нет такой силы, чтобы сломить его.
— Это верно, — неожиданно согласилась Гулльвейг, и уголки её губ дрогнули, расплылись в зловещей усмешке, от которой у меня каждый волосок на теле встал дыбом, как у ощетинившейся кошки. — Зато у меня есть сила, способная соблазнить его. После схватки с Логи он одержим поиском такой силы, а после встречи с Андвари отравлен магией кольца власти. Бог огня сам придёт ко мне, не сомневайся. Он ещё пытается бороться со своей больной страстью, но это ненадолго.