вечил. Почему врачом? Не знаю, Что подвигло, его. Но мечту эту, не презираю, Хотя, чтобы понять, ходить не надо далеко. Понял, всё это Кирилл, Осознал, врачей он труд. Его до глубины, их труд поразил, Как излечили, гнусный тот, недуг. Но предстояло Кириллу, ещё много, Ведь, чтоб не оказаться в больнице снова, Из человечка толстого, Превратиться, в человека, здоровья не земного. А для него: тяжкий труд был этот, Прекратить великие обжорства. Разработал, свой он метод, Пришло время подавить, сиё кощунство. Тяжёлых сил, стоило ему, Стать нормальным человеком. Через год, настал конец, противному клейму, Человека, кабаньим телом. Стал красив он, стал смотреть он выше, Смотря в зеркало, не подавался больше, злой тоске. Но грустил, ведь раньше, он бы спохватившись, Жил бы лучше, и на легке. Но и с красотой, пришла гордыня, Смотреть он начал, высоко на тех, Кто раньше, казался ему лучше. Грехом, пропитано, всё было, Человечество Кирилла. Но хоть следить он начал за собой, Меньше обжорству подавляться. Как и летом, так зимой, Продолжал он, заниматься. Родители, ещё больше рады были, Что он так сильно изменился. И все его поступки плохие, позабыли, Которые, причинил, Кирилл, тогда, Когда из-за недуга, силы уходили, И на когда, на родителей сердился. Теперь то понял, молодец, Понравились ему все комплименты. Получил, момент прекрасного блаженства, Которого, не хватало ему с детства. Раз набралось духа тело, Некогда было, отдыхать. За тренировкой мозга, осталось дело, И все знания, и опыт, С учебных книг всех, собирать. А сложнее это было, Чем тело закалять. Но часть проблем уж, позабыта, Осталось запомненное, закреплять. Он старался, он работал, Жизнь изменить он, полностью пытался. Столько сил, сему он отдал, Но характером, никак не поменялся. Был таким же жадным, таким же злым, И меркантильность, входила в эти награды, Которыми, наградила, его жизнь, Как и самолюбием, ужасным, И ещё, пороком не одним. Понимал он, всё это, И про гордыню, и про жадность. Но как достигнуть, здесь просвета, Не приходила, никак ясность. И всё же: в конце года, Когда всё было позади, Предстояло, стараться, ещё много, И ещё было, куда идти. “Всё! Конец же это, ты не думаешь? Понял же, он все ошибки. А ты рассказ, всё продолжаешь, Не пора бы, здесь нам, путями разойтись?” “Нет брат мой, пока рано, Ещё моменты, некоторые есть. От каких, мне становиться погано, И как осадок, хочется осесть.” А он был прав: ещё конец, Придётся немного подождать. Моменты эти, ещё есть, И не стоит, из истории их, вырезать. Перейду я сразу к песне, Но не доброй, не плохой. А о, довольно грустной, Которая в коме стала, не комом, а горой. Было лето, Кирилл не дома, К бабушке, тогда он, уходил. Переночевал, а днём узнал он, Столь всего плохого, что осознал, когда, Потом из дома, он всё лето, почти из дома не выходил. Позвонила по телефону мама, “Дедушка твой умер, возвращайся!” Сказала она, голосом, подобно шраму, Такой боли, хоть тут же разом, сам скончайся. Кирилл шёл, не понимая, Работал ли, тогда чтоль разум? Лица он своего не меняя, Ведь, почти всего лишился разом. Дальше было: как в тумане, Вроде люди, собирались для чего-то. Было словно, в океане, М выбраться не мог он, из чертога, Раздумий о жизни, не долговечной. Тогда, в первые понял, что ему страшно, Умереть, не сделав многое, И потом, в земле сырой, и непроглядной оказался, И потом отправиться, на мёртвой тишины покой. Только Всевышний знает, сколько нам измерено, Будем жить мы долго, или нет. От чумы, от катастрофы, не мне знать вверено, Знает только Бог, как этой пьесы Конец печальный, будет спет. Когда закончилось всё наконец, Когда все люди разошлись. Ночью, придя домой, он начал плакать, коль юнец, Без этого тогда, не смог он, обойтись. Почему-то женщины считают, Что у нас мужчин, сердца, вообще нет, Ведь в слезах, не умираем, Узнав о смерти только, людей тех. А я отвечу так: Мы не задыхаемся слезами, Потому что, мгновенно, не понимаем, Что человек родной, так запросто иссяк. Тогда в первые жалость ощутил, К судьбе Кирилла. Я ведь так, плохого много говорил, И передел всё, на это чтиво. Как сложно было ему, я понимал, Наконец, и до меня всё доходило. Как Кирилл, от боли замирал, Как не слышал, слов которых, семья произносила. Он долго мучился: я знаю! Мне известно это чувство. Я помню: как от слёз своих я промокаю, От скорби тяжкой, от великой грусти. Но Кирилл, чрез время, всё ж сумел, Принять и отпустить. Но что поговорить с ним не успел, Столько, сколько жил он, сожалел. Что не позвонил, когда там дедушка, От болезни, проклятущей помирал, Без, единого рядом, человека. И в памяти своей он это, увековал. Но осталось, ещё лето, Вспомнил, что хотел он, изменить, Какой образ, красивого, самоцвета, Захотел из разума создать. За это, отнюдь не долгое время, Попробовал, он много. И писателя, и создателя моделей, Тогда открылось, столько дверей, Что сложно было, всё считать, Мозг расцветал, как красива хризантема, И ещё, расти куда, было много изобилий. Касаемо профессии писателя, Или глупого поэта. Нравилась ему роль эта, созидателя, И контролёра, дальнейшего сюжета. А также, нравилось ему и рисовать, Землю, и персонажей иллюстрировать. Оказалось, что творчества у него, не занимать, Ведь он мог, любого человека, Своей фантазией, нокаутировать. Но таланта всё же, у него не было Хотя, и не нужен был ему. Не верил, в существование, силы этой, Дана которая, Эйнштейну, или Моцарту. “Ну, а что же дальше? Продолжай! Что же будет, из него в итоге? Побыстрее, свои мысли перебирай, Я должен знать, Во что превратились, его чертоги!” “А конец, пока, не могу тебе поведать, Пока рано, жди ещё, Но конечно, сам у него, можешь всё разведать, Дабы узнать, конец истории его.”