Выпускной класс пролетел быстро, а я ожидаемо была зачислена на «сраную», по словам брата, кафедру средств коммуникации. Он хотел взять «год отрыва» и провести его на полную катушку (будто бы сейчас кто-то его ограничивал), а мне хотелось быть журналисткой. Я часто представляла себя криминальным репортером и никогда -редактором какого-нибудь журнала. Это было бы просто скучно.
Первый тревожный звоночек раздался в апреле.
Обычно Миссис Артер дважды или трижды стучала к нам, жалуясь на дьявольски громкую, а иной раз и просто дьявольскую музыку, что мешала ей медитировать на занятиях йогой. Виной, конечно, была музыка Джейка. У него проснулась внезапная любовь к року и порой стены дома сотрясались, но некому было выключить магнитофон из розетки или перекрыть доступ к интернету.
Теперь же она постучалась и выглядела заплаканной и обеспокоенной, спрашивая надрывающимся голосом, не видели ли мы ее кота. Старого, жирного и немножко глупого, который частенько вылеживался на крыльце и никогда не реагировал на окружающий мир. Я отрицательно покачала головой, сказав, что понятия не имею, где может быть этот пылесборник и пообещала спросить у брата, что так некстати задерживался в школе.
Он вернулся домой позже обычного, надвинув на глаза дурацкую шапку, хотя была уже середина апреля, и гордо проигнорировал меня, будто бы я была пустым местом в этом доме. Джейк не отвечал на мои вопросы, смотрел в стену, когда я попросила его быть вежливее и поворачиваться лицом к тому, кто с ним говорит. Он сбросил мои руки со своих коленей, когда я, как в детстве, присела на пол рядом с ним, чтобы не смотреть на него сверху вниз.
После этого случая последовали другие. Джейк повесил замок на дверь в свою комнату. Это удивило даже нашу недалекую мать, проводящую, все еще не ясно за чьи деньги, сутки в спортзале. Кроме того он допоздна пропадал где-то после школы, а все вопросы к нему просто игнорировал, уходя. Я не хотела говорить с отцом о младшем брате, ведь у него была новая семья и новая забота в лице нашей сводной сестры.
В конце мая к нам постучалась женщина лет пятидесяти. Она походила на одну из тех, кто знает все сплетни в городе, ведь и в самом деле здесь, кроме как сбором слухов, распитием виски и курением заняться больше нечем. Не тратя времени на знакомства, женщина с порога принялась возмущаться тем, что соседские детишки, включая моего братца, причиняют вред животным, приносят их в жертву или еще черт знает что, а она устала убирать их творения с улиц.
Чем больше она говорила, тем сильнее приливала краска к моему лицу. Я испытывала такой стыд, будто в проблемах воспитания была только моя вина, и это именно я не заметила, что любитель компьютерных игр вышел на следующий «уровень» и принялся выплескивать родительскую нелюбовь (или недолюбленность) на тех, кто беспомощнее.
«Если что, — удовлетворенная реакцией, подытожила женщина, вынув из серебряного портсигара очередную сигарету, — я ваша не самая ближайшая, но соседка с Берро Драйв»
Берро Драйв.
Я часто каталась там на роликах. Не конкретно на Берро Драйв накатывала круги, а просто проезжала мимо и всякий раз бросала взгляд на кирпичный особняк, выделяющийся на фоне остальных построек, и по описанию походивший на тот дом на Елисейских полях в Новом Орлеане из нашумевшей пьесы. Только особняк был заброшенным и постоянно продавался, судя по большой табличке у прогнивших кованых ворот.
Местные слагали про него легенды, но дальше глупых страшилок речи не заходило, хоть большинство людей и обходило угрюмый дом стороной.
Под давлением Джейк сознался, что они приносили дары Ему, кричали «Сатана» и молились темному владыке (после каждого упоминания Сатаны он получал оплеуху), и устраивали все это в пределах особняка на Берро Драйв либо иногда в подвале одного из их шайки. Я наблюдала за тем, как шевелились губы младшего брата, когда он говорил о темной материи, Сатане, Люцифере и о том, как они похитили соседского кота, что тот даже не сопротивлялся, будто заранее знал об уготовленной судьбе.
И я снова и снова испытывала стыд, задаваясь вопросом, в какой же момент этого года, проведенного в Лос-Анджелесе, мой брат стал таким и попал в дурную компанию? Мне становилось страшно от одной мысли, что будет с ним дальше. Убийства живых людей? Распитие крови девственниц? Вырывание сердец?
Мама отправит его в психушку, если прознает о содеянном, и тогда брат возненавидит нас.
— Тебе нравится причинять боль? — вяло спросила я, боясь услышать положительный ответ.
— Не знаю, — пожал плечами брат, оглядывая носы новых ботинок. — Это же все несерьезно.
Сквозь череду вопросов в духе: «Тебя принуждают этим заниматься?», «Тебя унижали в школе?», «Ты хочешь самоутвердиться или кому-то понравиться?» и такой же череды односложных отрицательных ответов, мы ни к чему не пришли, так что оставалось лишь одно — заключить пакт.
Смысл, его состоял в том, что я не рассказываю ничего родителям ни о жалобах соседей, ни о его новом болезненном увлечении при условии, что он больше не будет воровать животных для жертвоприношений у соседей (когда имеются жирные грызуны в нашем подвале) и подыщет себе компанию лучше.
Все довольны, все хорошо.
========== 2 - Boy Wonder ==========
С того самого дня мой путь стал пролегать через Берро Драйв в два, а то и в три раза чаще обычного. Это уже стало навязчивой идеей - поймать брата за разделыванием очередной тушки невинного животного. Я знала, что мне не удастся защитить его от самого себя после отъезда в университет, но покуда мы с ним находились под одной крышей, во мне жила надежда как-то повлиять на него.
После вручения аттестата я, наверное, поселилась на этой улице. Я дважды проезжала вперед-назад, иногда тормозила, возвращалась, вновь проезжала вперед, сидела на бордюре в конце улицы, переводя дыхание и проверяя, насколько крепко завязаны шнурки на квадах.* Прогулки оставались безрезультатными, а это наталкивало на мысль о том, что либо дружки-сатанисты так хорошо прятались, либо мой братец выбрал новое место для своих недетских игр.
В конце второй или третьей недели бессмысленного катания я стала ощущать на себе пристальный взгляд, словно бы принадлежащий пустоте. Казалось, что сам дом, этот вычурный особняк, построенный на костях, ожил, дышал и смотрел на меня, следя за каждым шагом. Я называла это просто паранойей, гораздо больше зациклившись на том, чтобы поймать брата.
А потом все началось. Я очень хорошо помню этот день. Тогда я не придавала ему большого значения, считая его всего лишь одним из большой вереницы дней в будущем, но позднее у меня уже было достаточно времени, чтобы восстановить его в памяти детально и попробовать понять, где же я допустила ошибку.
Мои школьные подруги проводили каждый день на пляже Санта-Моники, ели мягкое мороженое и нежились у воды в надежде заполучить идеальный загар. Это были наши планы перед университетом, но после окончания школы я стала проводить время за слежкой, а подруги так и продолжили нежиться на солнце, словно человечество еще не узнало, что такое рак кожи.
В одну из пятниц они буквально вынудили меня пойти с ними, говоря о заранее данном обещании и о том, что на пляже гораздо лучше, чем в городе. В последнем я не сомневалась. Мы пили водку, смешанную с сиропом в бутылке из-под спрайта, быстро пьянели и пытались заигрывать с мальчиками, проходящими мимо, крича что-то им вслед и заливисто смеясь, чем вызывали недоумение окружающих.
Ближе к пяти вечера, разморенные и опьяненные не столько алкоголем, сколько вседозволенностью, ощущаемой особенно остро в молодости, мы распрощались до следующей недели, и я вернулась домой, не заботясь о том, что в таком виде меня может увидеть мать или кто-то из соседей. Хотелось проспать до завтрашнего дня или до отъезда в университет. Стены дома, окрашенные в сливочный цвет, приманивающие еще больше солнца в комнатушки, будто улыбались мне, заставляя расплываться в глупой улыбке.