Разве это не стало бы поводом для гордости? Ведь посредственные журналисты, которых я хотела оставить позади, имеют портфолио, наполненное лишь публикациями в университетских газетах, парочке местных (в лучшем случае) или нечитаемую колонку воскресного выпуска на последней странице.
Я думала о том, что если бы у меня будут дети, то я смогла бы показать им свои реальные достижения, а не сшивала старые футболки в лоскутное одеяло в качестве приданого для дочери.
Дело оставалось за малым — найти тему. В целом люди, как я заметила, стали меньше читать, переходили на небольшие тексты в интернете или в социальных сетях, предпочитая, чтобы информацию им клали в рот уже пережеванной — ни одной лишней буквы. Печатные издания банкротились и закрывались. Поэтому тема моей статьи должна быть свежей и не затасканной. Самое забавное, что в такой ситуации, прекрасно осознавая нынешнее течение дел, тысячи студентов все равно шли по специальности коммуникаций, будто бы не понимая, что за будущее их ждало. Телик в этом плане выигрывал, его продолжали смотреть, хотя большинство новостных программ когда-нибудь, думаю, переместятся в интернет. Уже сейчас почти все выпуски находятся в свободном доступе хоть во время эфира, хоть после.
С соседкой по комнате мне повезло, как и с сокурсницами. Все как одна амбициозные, знающие, что хотят получить от этой жизни, наглые и жадные до хорошего траха, алкоголя и рок-н-ролла. Мне кажется, что сейчас сложно быть женщиной — раньше мы соперничали с мужчинами, доказывая, что сделаем все лучше, а теперь со всеми сразу, вылезая из кожи вон, чтобы выжить в мире чертовой конкуренции.
Мы сдружились к концу первой же недели и стали скорее даже собутыльниками, нежели подружками и сестрами. Есть даже опрос (не удивлюсь, если он проведен нашими выпускниками), где взрослых людей спрашивали о количестве их друзей, и чем старше была возрастная категория, тем больше людей склонялось к варианту «затрудняюсь ответить».
В поисках вдохновения, новых знакомств, хорошего секса и ярких воспоминаний каждые выходные мы погружались в пучину безумия, пустого и блестящего, как стекляшка. Как, в сущности, и весь наш мир. Не то чтобы это приносило мне уйму удовольствия, но скоротать время удавалось.
Мы пили из пресловутых красных одноразовых стаканчиков, что всегда были многоразовыми, старались не прощелкать клювом, когда алкоголь был не из дешевых, играли в карты, но чаще в рулетку, передавая друг другу на языке таблетку экстази (косяк — ребячество!). Растворяясь в химическом веселье, или же хихикая с чьих-то расширенных, напоминающих бездну зрачков, мы ошибочно думали, что всегда будем такими и будем жить вечно.
Это был мой третий Хэллоуин, когда вместо игр в «конфеты или жизнь» или «сладость или гадость» я пропадала на дурацких костюмированных вечеринках. «Дурацкими» они были по той причине, что большая часть девчонок, а иногда и парней приходила в одинаковых костюмах, которые можно предугадать по недавно вышедшему в прокат фильму. Например, все могли одеться в костюм Женщины-кошки или Бэтмена, полагая, что будут самыми оригинальными, но в итоге выглядели комично. В детстве к выбору костюма на Хэллоуин относились серьезнее, а потому и шанс, что три ребенка в одинаковых нарядах постучат в вашу дверь, был приближен к нулю. Конечно, самые ленивые девочки останавливали выбор на «ведьмах», а после вырастали и на каждый «День всех Святых» надевали короткие платья, стриптизерские туфли и красили губы красной помадой, на все вопросы отвечая, что сегодня они — дешевые проститутки/нимфоманки/падшие женщины.
Так, на вечеринке вы всегда встретите Мэрилин Монро, медсестер-нимфоманок, парочку вампиров и ведьм.
Мой последний костюм на школьный Хэллоуин — перевоплощение в Мию Уоллес*. В буквальном смысле. Еще бы час подобной вакханалии и мне потребовался бы адреналин в сердце.
В это тридцать первое октября планировалось повторить прошлогодний триумф, но в полдень зарядил ливень, смывая не только дорожную пыль, но и желание идти под дождем во Французский квартал и веселиться в промокшем наряде.
Поэтому первый Хэллоуин в университете было решено провести за закрытой дверью комнаты. Такое решение поддержала и моя соседка — Фиби. Что она, что я лежали на своих кроватях в темноте, ленясь включить освещение, и уткнувшись в мобильные телефоны, отбрасывавшие свет на наши лица. Периодически Фиби поворачивала голову в мою сторону, чтобы показать на экране телефона, какое «веселье» мы пропускаем из-за собственной лени, или очередной предсказуемый костюм.
Через полчаса, когда шум дождя стал действовать на нервы в звенящей тишине, я поместила ноутбук в ногах, надела наушники и включила на полную громкость музыку, заглушая внешний шум, и стараясь не думать о том, как это отразится на моих барабанных перепонках. Плейлист не обновлялся, наверное, года с две тысячи одиннадцатого, когда папа подарил мне новенький айпод на рождество. До этого в моем распоряжении были его старые плееры, с которыми вечно что-то случалось.
Песню, под которую первый раз напилась и под которую согласилась лишиться девственности, я по понятным причинам пропускаю. Зачем ворошить прошлое?
Пара перепетых другими музыкантами песен напоминают о последних школьных танцах, когда всюду кричали раскрасневшиеся от выпивки выпускники с помятыми бутоньерками на руках, а хилые динамики содрогались от музыки. Следующим утром голоса совсем не было — последствия выкриков «Ты слишком хороша, чтобы быть правдой; Не могу оторвать глаз от тебя!»**
В какой-то момент я поймала себя на мысли, что думаю о Майкле. Это было впервые после того, как мой самолет оторвался от взлетной полосы, оставляя позади Международный аэропорт Лос-Анджелеса, однотипные коттеджные поселки, знаменитые буквы «Голливуд» и мамин дом в пугающей близости от особняка на Берро Драйв. Если вычеркнуть нашу последнюю встречу, то мы хорошо провели время, ведь так?
Мне резко захотелось ему написать, задать до тошноты банальное «как ты» и поддаться легкой ностальгии. Я думала, что так и сделаю, когда закончится тягучая строчка из «Ящика с приданым» с просьбой предоставить повод для любви и повод быть женщиной.*** (Не исключено, что могу передумать, если снова увижу его лицо.) Солистка умолкла, а вместе с продлившейся не больше трех секунд тишиной пришло осознание того, что я понятия не имею, как найти его в социальных сетях. Ни фамилии, ни точного возраста, не говоря уже о дате рождения, ни названия школы. Сколько Майклов на весь Лос-Анджелес? Пять тысяч? Десять? Двадцать? Майкл не такое уж и редкое имя, чтобы быть уверенной в успешном результате поисков. Во всех школах, где мне выпала учесть побывать, училось по пять-шесть человек разной возрастной категории с таким именем.
Удивительно, но у меня даже не записан номер его телефона, и я вообще сомневаюсь, что тот у него был. Ни совместной фотографии, ни номера, ни страницы в социальных сетях. Крепко зажмурившись, я отчаянно постаралась вспомнить его лицо, но без толку - в памяти всплывали лишь размытые черты.
Из страдальчески-ностальгического транса меня вернула соседка по комнате, запустив мне в лицо подушкой и вынуждая уменьшить громкость, а потом и вовсе снять наушники. Фиби уже оставила свое увлекательное времяпрепровождение и щелкнула выключателем, наполняя комнату теплым желтым цветом.
— Кики устраивает вечеринку, идешь?
Щурясь от света, я поднялась на локте и пожала плечами, для пущего эффекта наморщив нос и демонстрируя этой гримасой свою лень. Переодеваться из растянутого джемпера и спортивных штанов, безобразно лоснящихся на коленках, в самом деле, было невмоготу.
— В этом?
— Это частная вечеринка в комнате. Всем похуй, - она похлопала себя по бедрам, обтянутым лосинами, как бы показывая, что можно не доставать из пыльных закромов свои наряды.