— Почему сразу «задумал»? — с насмешкой спросил Майкл, сцепив пальцы в замок. — Может, мне хочется развеять людскую тоску. Чистой воды импровизация! Стоит перестать подозревать меня во всем, что вписывается в истории о злодеях.
— У меня есть веские причины изменить свое мнение? Ради всего, — я запнулась. Ничего «святого» больше не существовало. Соборы рухнули карточными домиками. — Не говори мне: «У нас нет причин для вражды». В один день у меня пойдет кровь из ушей от этой фразы.
Он снова усмехнулся. Я старалась не смотреть на его лицо, растворяясь в языках пламени за каминной решеткой. Перекинься бы оно на сухие книги, от этого места бы остались лишь не самые лучшие воспоминания.
Собственные мысли я рубила топором, словно поленья, не желая формулировать ни одного предложения, которое может отнести меня в недалекое будущее. Не хочу мечтать и надеяться, что в один день все закончится. Как показывает практика, что «здесь» плохо, что «там».
Я так устала.
— Допустим, если я пойду, то… Я хочу праздник. Настоящий праздник.
Его руки сходятся в замок на моей груди. Ничего не чувствую, разве что толику защищенности. Когда он здесь, то никто не разорвет меня на части, не причинит мне боли. Столько боли все равно не вынести.
Сухое прикосновение губами к шее. Мягкая прядь коснулась кожи. Молоко и мед.
Я опустила глаза. Вот же идиотка. Перед глазами очередная пелена, кажется, горьких слез осознания того, как мало стоит моя бессмертная душа.
— Хочешь — получишь.
***
После двух лет тоски, траура по выжженному миру и семи миллиардам людей, окружающие не спешили веселиться, будто дожидались еще одного «белого флага», распоряжения, что за лишний смешок не последует наказания.
Мисс Мид говорила за Венебл, которой, кажется, нездоровилось: «Проведите эту ночь, словно последнюю в жизни. Наслаждайтесь». Сомнительное пожелание.
Серые топтались на одном месте, крутя в руках ножки бокалов с минеральной водой. Я посмотрела на Энди. Ее фантазия ограничилась тем, что волосы она собрала в хрень как у верной прислуги Вандербилт. Несколько раз мы сталкивались взглядом, но Энди смущенно или же стыдливо отводила глаза, уголки губ раздраженно опущены вниз. Она желала мне скорейшей смерти, то и дело сокрушаясь от собственных мыслей, и не могла сдержаться.
Перед сборами я намеренно извела ее, заставила желать смерти, превратила в настоящую служанку, приниженную рабыню, не заслужившую звания помощницы. Заранее разорванные ленты корсета тонким ковром покрывали нишу для обуви. Кринолин платья упал на пол ровно в ту секунду, когда Серая неуверенно постучалась в дверь с заготовленной фразой-предложением помощи. Я заставила ее трижды перевязать корсет, поправлять подол, очищая его от невидимой пыли; позаимствовать косметику у Галланта, вбивая частицы пудры в поры. Приходилось притворно вскрикивать, когда прикосновения пуховки казались грубее или напоминали пощечины.
Диваны куда-то вынесли, оставив лишь парочку стульев по углам. Я сидела на одном из них, нервно тряся ногой, благо подол позволял. Поглаживание клюва на набалдашнике успокаивало, напоминая о том, как трофей перешел в мои руки. Его истинную цену.
— Здесь так, — Эмили присоединилась ко мне, бережно опускаясь на соседний стул. Никаких кружев и муслина. Я завидовала ее платьям и украшениям даже сейчас. Крошечные искусственные розы, разумеется, лилового цвета оплетали дикими ветвями края ткани, покоящейся на опущенных смуглых плечах. — Так… Отвратительно.
Меня снова подбивало спросить ее о женишке. Где же их великая любовь, что обещала выстоять не одну ядерную зиму?
Она с невероятной грацией, которая мне встречалась только у одного человека, расправляла края своего платья и томно выдыхала, заменяя фальшиво-горькие слезы отчаяния. Двое Серых мимо нас проскакали в подобии Виргинского рила, который требовал большее количество танцоров, чем двое, но им, кажется, было наплевать. Коротко остриженная девушка смеялась, запрокидывая голову, отчего маска, напоминающая больше кружево от нижнего белья, сползала ниже. Никогда не видела кого-то искренне веселящегося в этих стенах. Нам было чему поучиться у нее.
— Тебе не нравится? — через затянувшуюся паузу, обратилась я к Эмили, что перешла к перчаткам на руках, подтягивая их до самых локтей. — Не весело?
Черные глаза, просвечивающиеся сквозь маску, горели знакомым огоньком безумства, поблескивая, словно острие лезвия.
— Не совсем, — покачала она головой, совсем потеряв прежнюю упорность и хватку. Где же та девушка, что устраивала пикеты или чем она там занималась в свободное от насыщенной университетской жизни время? — Здесь просто уныло, а еще… Странно все это.
Я бы на ее месте ответила: «Обхохочешься» или «Вот развлечение что надо». Привычка использовать излюбленные выражения по поводу и без не должна меняться с возрастом.
Прическа Коко двигалась и жила отдельной от нее жизнью, когда сама девчонка покачивалась в такт парикмахеру, а не музыке. Вандербилт хорошо бы справилась с ролью дофины Франции из глупого фильма Копполы.
Галлант, кажется, смог захмелеть от минеральной воды. Не исключаю силу внушения и то количество раз, когда он отшучивался: «Не захмелей», отхлебывая из фужера. Уж больно ему весело. Не сравнится с Серыми, но тоже ничего. Мне понравилось, как он залпом осушил остатки воды. Плечи дрогнули, будто там была не вода, а чистый спирт.
Представилось, как Иви пристыдила бы внучка за подобное. Бабули цирюльника мне не хватало чаще, чем ему. Замаскированные под фамильярность взаимные оскорбления — последний способ выплеснуть желчь, расслабиться и наслаждаться, как завещала Вильгельмина.
Я отвлеклась меньше, чем на пару минут, а уже пропустила, как Эмили начала медленно сходить с ума. Мы все это делали в той или иной степени, но кто-то прятал это в себе, притворялся долго и упорно, что научился вести себя подобающе, кто-то забывал, что стены слышат, а кто-то уже был без головы. (Это я о себе). Эмили отказала двум Серым и Андре, который выбирал себе пару по цвету кожи, если не по половой принадлежности.
На мгновение я ощутила, как растет к ней уважение. Никакого счастья без любимого, любившая больше всех, смерть ради любви… Где же ваша вечная любовь, о которой не писал только ленивый? Траур на всю оставшуюся жизнь, венец безбрачия, реки воплей и хныканья о потерях. Это по мне.
Думаю, я буду заниматься подобным ближайшие годы.
Из вежливости все же поинтересовалась причиной отказа. Эмили мягко склонила голову на бок и провела рукой по утянутому в корсет животу. На губах заиграла лукавая улыбка, пока она перегнулась ближе ко мне, опаляя дыханием ухо.
«У нас будет ребенок».
«Нас» мне не понравилось. Надеюсь, что это не намек на сплоченность жителей, командный дух и прочее дерьмо. Я к этому выродку, конечно, если он реален — не имею ни малейшего отношения. Может, стоило ударить ее тростью в живот? В этих стенах все равно не родить кого-то приличного, а размножаться, зная, что происходит снаружи… Я вовремя отогнала мысли о мачехе, проделавшей долгий путь по выжженному Техасу.
Сколько прошло с самочинной казни? День? Неделя? Месяц? Господи, я совсем запуталась в числах!
Девчонка выглядела счастливой, поглаживая живот, будто бы вот-вот на сносях. Меня затошнило.
Оставив Коко с ее глупым жеманством перед кем-то из надзирателей в черном, Галлант подскакал ко мне, протягивая руку. Подошел бы он так к настоящей мисс Венебл? Уверена, трость оказалась бы в у него в заднице при таком раскладе. Бальные танцы или их подобие ассоциировались с окончанием старшей школы. Не хватало бутоньерок на запястьях и завешенных драпировкой баскетбольных колец спортивного зала.
— Трость можно и оставить, — подсказал цирюльник, когда я коснулась его руки, поднявшись с нагретого места.
Ладони у него прохладные и мягкие. Тыльная сторона блестела от обильно нанесенного крема. Пальцы так и летали, прикасаясь к моим, будто в акте демонстрации того, как легко он может накрутить с десяток косяков на вечеринке. Хороший навык.