Это было. И снег, и баллистические ракеты, и тот, кто разразил небеса.
«Я нашел это случайно после Хэллоуина, — признался этот человек, Джон Генри, с которым, если верить записям, мы уже знакомы. — Думал, что это какой-то глупый розыгрыш, но дошел до страниц, где ты упоминала обо мне, и все вспомнил. Каждую деталь, включая собственную смерть».
А я не помнила ничего, что было после написанного. Уверена, что мне было о чем рассказать людям, но ни одной заметки. Ни одного предложения. Шрам на запястье загорелся огнем.
Мы вскрыли карты оробевшей Верховной, у которой не было лекарства для моей памяти и силы, чтобы остановить то, что могло наступить. Я встретила там эту Серую мерзость — Мэллори. Она что-то знала, но молчала. Я была уверена, что она виной всему, но доказательств не было.
— Кто-то применил заклинание, — внесла ясность Корделия. — Мы всегда были убеждены, что это невозможно, но… Это случилось и стрелки побежали назад. Не идеально, как видите, с погрешностями.
Когда я гуляла по знакомым местам, то на меня иногда накатывали воспоминания, но они никак не желали связываться воедино. Дежавю. Я пыталась представить эту Элизабетту, в заточении писавшую строчку за строчкой, измученную осознанием того, что она натворила. Порой я видела ее в витринах магазинов, но она ускользала, пробегая тенью.
Между колдуном и ведьмами был заключен пакт — никто не будет действовать за спинами друг друга.
— Мы, — властно произнесла Корделия Гуд, — положим этому конец в зародыше, если снова увидим предпосылки к судному дню. И когда я говорю «мы», я имею ввиду всех нас.
Последовало единогласное одобрение. Никто не хотел повторение случившегося. Мы не торопились афишировать эти воспоминания. Юному легиону волшебниц не следует жить в страхе. Коряво выведенные буквы, что сложились в предложение, могли бы свести с ума большинство, но отсутствие знания и памяти о прошлом грозило повторением ошибок в будущем.
Я же жила в страхе. Не знаю, что с другими, но я жила в страхе и опустошении. Судьбу этого мальчика, Майкла, мы не знали. Где он? Что с ним случилось? Джон Генри решил, что его убили, чтобы все вернулось назад. Но энергия не может исчезнуть в никуда и взяться оттуда же.
В один день Оно вернется. Мужчина или же женщина. Это не важно. Они всего лишь посыльные Дьявола, созданные, чтобы уничтожить мир.
Майкл.
Каким он был? Я пыталась представить его, собирала внешность по кусочкам из сновидений, сетуя, что не записывала каждый дурацкий сон. Любил ли он меня?
А я любила его? Я столько посвятила ему в своей жизни, той, другой жизни, что никак не могла разобраться в догадках. Может, изливала все, что не раздала брату, страдая от синдрома старшей сестры? Сделала бы я тоже самое сейчас? Просыпаясь в поту, я кричала, зажав во рту уголок одеяла. Они забрали у меня его!
Это все Мэллори! Это все блеющая сука Мэллори!
Ночами, вглядываясь в причудливые тени на потолке, я думала, как зарежу ее. Приставлю нож к горлу и заставлю сказать правду. Пусть покажет мне его могилу, пусть вернет мне его. Утром шрамы успокаивались, как и помешательство, подталкивающее причинять вред всем и вся.
Мне пришло в голову переписать свои воспоминания. Халтурная писанина, что уж говорить, но я знала, что заменив имена, смогу неплохо заработать. Сын Сатаны вложил мне в руки ручку и велел увековечить эту историю, а после обогатиться.
Корделия была вне себя от гнева, взывала к здравому смыслу, говорила о том, что из-за моей прихоти семь миллиардов человек окажутся в опасности. Я отмахнулась. Плевать на них! Трижды я хотела уничтожить это, но всякий раз находила повод, чтобы сохранить и возобновляла работу, приукрашивая реальность.
Перед Рождеством черновики были высланы издательству, а я избегала родственников. Мама уехала с новым мужем в Португалию, отец с семьей на Гавайи. Очередное Рождество, которое предстояло встретить в одиночестве. Джон Генри прислал открытку, что было очень любезно. Мог бы и наколдовать или выслать совиной почтой, а не оставить в почтовом ящике рядом со счетами.
Веселясь, прошла какая-то семья, напевающая рождественские песни, которую я проводила с нескрываемой завистью.
«Я присяду?» — раздалось над ухом.
Мэллори. Блеющая церковная мышь в черном гипюре. Она выделялась среди любителей красных свитеров с узорами из снежинок и оленей. Мне пришлось забрать с соседнего стула сумку. Мэллори все равно не отвяжется.
— Знаю, что ты меня ненавидишь, — начала она. — У меня тоже есть причины тебя ненавидеть. Ты перерезала мне горло.
Я ахнула. Жаль, что не достаточно сильно! Когда-нибудь у меня будет полная картина произошедшего, собранная как раз по обрывкам фраз.
— Все же, — Мэллори расправила сгиб салфетки с эмблемой кофейни, — ты — единственный человек, которому я могу довериться. Мне бы хотелось быть с тобой предельно откровенной.
Она с горечью призналась, что не убила Майкла. Могла, но не убила.
«Я подумывала переехать его на машине в тот день, когда он разругался с Констанс, — тихо произнесла Мэллори, опустив глаза. — Это было бы идеальным вариантом, но мне не хватило жестокости, чтобы расквитаться с ним таким способом. А еще у него была ты. Вдруг ты бы увидела это, как бы ты жила с этим? Вдруг ты бы остановила его и предотвратила подобный исход?»
Размытый Майкл из моих воспоминаний захрипел, истекая собственной кровью.
«Я думала предотвратить его рождение, но остановить этот механизм, — она усмехнулась на последнем слове и подняла глаза на меня, будто бы выискивала одобрение. — Невозможно. Я… Я забрала его, когда он был ребенком, спрятала от этого мира, попыталась наложить чары ложной личности. Думала, что если вырастить его в любви и заботе, прививая другие ценности, то он станет другим».
— Но он остался выродком, — закончила я за нее.
Мэллори вяло улыбнулась и заправила прядь за ухо. Расклешенные рукава ее платья собирали всю грязь со стола.
— Не совсем, — уже уверенней произнесла она. — Он все помнит. Сны мучили его с самого детства, мне говорили об этом. Я подумала, что следует исчезнуть тоже. Он же запомнил мое лицо. Пойми, я изо всех сил старалась поступать правильно. Думала, что дам ему шанс на другую жизнь, отыщу его светлую сторону.
Я тихо засмеялась. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Аминь.
— Битва еще не окончена, — серьезным тоном продолжила бывшая Серая. — Дьявол не сдастся просто так. Я думала, что выбрала нужный момент и все устроилось само собой, но… Ты помнила. Ты все помнила. Скажи мне, — ее руки коснулись моих запястий, пробуждая глубокие шрамы. — Что изменилось в твоей жизни? Я читала твой, кхм, дневник, но ты вроде бы осталась прежней.
Прежней.
Кривая усмешка исказила мой рот. Прежней. Нет ничего прежнего, как и не было «там» и «раньше». Пережеванной и выброшенной в прошлое, я была слабой тенью себя из воспоминаний. До две тысячи пятнадцатого года. Большим пальцем руки Мэллори нащупала (его невозможно было не заметить!) рубец.
— Неужели, — вздохнула она, — ты так сильно его любила, что хотела покончить с собой?
Я прыснула.
— Ну что ты, — глупым дружелюбным тоном отозвалась я. — Это не из-за него.
Летом две тысячи пятнадцатого года, когда «дневниковая» Элизе только и делала, что пила и трахалась с сатанинским отродьем, настоящая Элизе занималась почти тем же. Каталась на роликах по округе, ходила на вечеринки и много пила, не занимаясь братом. Его увлечения в любой реальности остались неизменными.
Мы поругались в среду (он оскорбил мать, я заняла ее сторону, и Джейк сбежал из дома), а в пятницу после полудня к нам постучала полиция. Сатанинские дружки предали его и пустили на подношение. Правды полицаи от них не добились, но двое отправились за решетку с криками «Слава Сатане!».
Ту ночь я провела в участке вместе с матерью. Опознание обезображенного тела, показания, ордер на осмотр нашего дома в целях поиска чего-то «особенного». Через день я вскрыла вены. Неудачно, как видите.