Когда я добрался до места, карусель уже закрыли. Ребятишки с родителями покидали площадку, а рядом тусовались молодые оболтусы. Они курили сигареты и вели себя задиристо, как это принято у молодых.
Я пересек пирс и подошел к перилам, откуда был виден пляж. Я решил, что мистер Олбрайт заметит меня здесь и что я буду держаться подальше от белых парней, чтобы не нарваться на неприятности. В последние дни судьба меня не жаловала.
Круглолицая девушка в облегающей юбке покинула свою компанию. Она была самой молодой из них, наверное лет семнадцати, и, видимо, единственной девушкой без своего парня. Заметив меня, она улыбнулась и сказала: "Привет". Я ответил и отвернулся, чтобы поглядеть на слабо освещенную береговую линию Санта-Моники.
– Как здесь красиво, – сказала она.
– Да, неплохо.
– Я приехала из Айовы. Там нет океана, как здесь. А вы из Лос-Анджелеса?
– Нет, из Техаса. – У меня начало покалывать в затылке.
– А в Техасе есть океан?
– Нет, там залив.
– Значит, вы привыкли к океану. – Она облокотилась на перила рядом со мной. – Где бы я ни видела океан, он меня ошеломляет. Меня зовут Барбара, Барбара Московитц. Это еврейское имя.
– Изекиель Роулинз, – прошептал я. Мне не хотелось, чтобы между нами возникла какая-то близость, дающая ей право называть меня Изи. Я посмотрел через плечо и заметил, что двое парней оглядываются по сторонам, словно кого-то потеряли.
– Наверное, они ищут вас, – сказал я.
– Кому какое дело, – ответила она. – Моя сестра привела меня, потому что родители устроили ей скандал. А ей только и нужно – гулять с Германом да курить сигареты.
– Девушке небезопасно ходить одной. Хорошо, что ваши родители заботятся о вас.
– Но вы же меня не обидите? – Она пристально посмотрела на меня. Я пытался разглядеть цвет ее глаз и тут услышал окрик:
– Эй, ты, черномазый! Что здесь происходит?
Это был прыщавый низкорослый парень лет двадцати. Но он подошел ко мне уверенно, как бывалый боец. Обыкновенный молодой дурак.
– Что вам угодно? – вежливо осведомился я.
– А ты еще не догадался, – отвечал он, приблизившись ко мне на расстояние вытянутой руки.
– Оставь его в покое, Герман, – вскрикнула Барбара. – Мы просто разговаривали.
– Ты разговаривал, да? – сказал он мне. – А мы не хотим, чтобы ты разговаривал с нашими женщинами.
Я мог бы свернуть ему шею, выдавить глаза или переломать все пальцы. Но вместо этого я затаил дыхание. Пятеро его дружков направились к нам. Пока они приближались, еще не составив одно целое, я мог бы поубивать всех до одного. Что они знали о насилии? Я мог бы свернуть им шеи, и они были бы бессильны противостоять мне. Они даже не смогли бы спастись от меня бегством. Я все еще был машиной для убийства.
– Эй, – сказал самый высокий из них. – Что здесь происходит?
– Ниггер пытался закадрить Барбару.
– Оставьте его в покое, – закричала Барбара. – Он просто сказал мне, откуда он.
Наверное, она пыталась помочь мне, как мать, прижимающая к себе ребенка, которому только что переломали ребра.
– Барбара! – воскликнула другая девушка.
– Эй, парень, что с тобой? – спросил высокий, дыша мне в лицо. Он был широкоплечий, чуть выше меня ростом, сложен как футболист. На его широком мясистом лице глаза, нос и рот казались крошечными островками.
Я заметил, что двое парней взяли в руки палки. Они окружили меня и притиснули спиной к перилам.
– Мне не нужны проблемы, – сказал я. От высокого парня пахло спиртным.
– Считай, что они у тебя есть.
– Послушайте, я только сказал ей "привет". – Но какого дьявола я должен перед ними оправдываться?
– Он сообщил ей, где он живет, – сказал Герман. – Это ее собственные слова.
Я пытался представить, с какой высоты придется спрыгнуть, чтобы попасть на пляж. Я уже знал, что должен выбраться отсюда, прежде чем здесь будут лежать два-три трупа, и один из них – мой.
– Прошу прощения, – послышался мужской голос.
За спиной футболиста произошло какое-то движение, и вдруг рядом с ним появилась белая шляпа.
– Прошу прощения, – повторил мистер Де-Витт Олбрайт. Он улыбался.
– Чего вам нужно? – спросил футболист.
В ответ Де-Витт только улыбнулся. Он вытащил из-под пиджака пистолет и направил его длинный ствол на правый глаз футболиста.
– Мне хочется посмотреть, как твои мозги заляпают шмотки твоих приятелей, сынок. Мне хочется, чтобы ты сдох мне на потеху.
Белый парень в красных плавках поперхнулся, словно заглотнул собственный язык, его плечо чуть дернулось. Де-Витт взвел курок с таким треском, как будто хрустнула сломанная кость.
– Я бы на твоем месте не двигался, сынок. Если будешь дышать слишком громко, я просто убью тебя. И если кто-нибудь из твоих приятелей двинется с места, убью и его, а потом отстрелю вам всем яйца.
Океан грохотал, стало холодно. Барбара рыдала, прижавшись к сестре. Это был единственный человеческий звук.
– Познакомьтесь с моим другом, ребята. Мистер Джонс.
Я не знал, как себя вести, и молча кивнул.
– Он мой друг, – продолжал мистер Олбрайт. – И я был бы горд, если бы он согласился трахнуть мою сестру и мою мать.
Все промолчали.
– А теперь, мистер Джонс, я хотел бы задать вам один вопрос.
– Слушаю вас, сэр... мистер... э-э... Смит.
– Как вы считаете, должен ли я прострелить глаз этому подонку?
Я не ответил, и вопрос повис в воздухе. Двое парней помоложе уже рыдали. Пауза заставила расплакаться и футболиста.
– Ну хорошо, – заговорил я секунд через пятнадцать. – Если он не сожалеет о своем скверном поведении, то его следует пристрелить.
– Я сожалею, – забормотал парень.
– В самом деле? – спросил мистер Олбрайт.
– Д-д-да!
– И насколько же вы сожалеете? Достаточно ли вы сожалеете?
– Да, сэр.
– Вы сожалеете достаточно? – повторил он, приблизив ствол пистолета вплотную к дрожащему веку футболиста. – А теперь не дергайся, я хочу, чтобы ты не пропустил, как вылетит пуля. Теперь ты достаточно сожалеешь?
– Да, сэр!
– Тогда докажи это. Я хочу, чтобы ты стал на колени и пососал его член. Я хочу, чтобы ты пососал его как следует.
Парень зарыдал в голос, когда это услышал. Я был уверен, что это просто черный юмор, но в моем сердце пробудилось что-то вроде сочувствия к футболисту.
– На колени, а иначе ты мертвец!
Парень опустился на колени, его приятели не сводили с него глаз.
Когда Олбрайт ударил его по виску стволом пистолета, ребята бросились врассыпную.
– Убирайтесь отсюда, – заорал Олбрайт им вслед. – И если протрепетесь фараонам, я до вас доберусь.
Через полминуты мы остались одни. Хлопали дверцы и завывали двигатели развалюх на автостоянке и на улице.
– Теперь им есть о чем подумать, – сказал Олбрайт и сунул свой длинноствольный пистолет 44-го калибра в кобуру под мышкой.
Пирс был безлюден. Нас окружали тьма и безмолвие.
– Едва ли они посмеют сунуться к фараонам из-за такого дела, но на всякий случай нам лучше смыться, – предложил он.
Белый "кадиллак" Олбрайта был припаркован на автостоянке под пирсом. Он вел машину на юг вдоль берега океана. Светили редкие фонари, в небе приютился ломтик луны, а в океане вспыхивали и гасли мириады светлячков. Казалось, все светящиеся рыбы поднялись на поверхность, завидуя сияющим в небе звездам. Повсюду был свет, и повсюду была тьма. Олбрайт включил радио, поймал джаз. Я запомнил это, потому что меня начало трясти, как только зазвучала музыка. Я не был напуган. Меня бесило, бесило то, как он унизил парня. Мне было наплевать на чувства этого малого, но я понимал, что если Олбрайт может проделать такое с одним из своих, значит, он может поступить со мной так же, если не хуже. Но если он задумал убить меня, то пусть убивает, все равно я не стану на колени ни перед ним, ни перед кем-нибудь еще. Я не сомневался, что Олбрайт мог убить этого парня.