Он рассмеялся.
Заведение Огилви располагалось неподалеку от Пембрук-Холла — в том же квартале, где находится спуск в метро. Много лет назад сотрудники Пембрук-Холла приспособили этот бар для себя. Это было уютное местечко, изукрашенное деревом и бронзой и набитое всякого рода аттракционами, предоставляющими возможность выпустить пар. Дартс и боулинг, видео и головидеоигры; даже бильярд и карты. Каждый вечер здесь отиралось множество людей из агентства. У Огилви обсуждали новые проекты и свежие сплетни, играли и пили, ссорились и мирились. Немногие посетители, не принадлежавшие Пембрук-Холлу, оказывались в состоянии находиться здесь после окончания рабочего дня. Они смывались и шли в современные рестораны, кафе или специализированные бары для компьютерщиков, где терминалы встроены прямо в столешницы.
Нынче вечером бар Огилви заполнился сотрудниками Пембрук-Холла. Все они выглядели неважно; куда бы мы ни посмотрели — везде натыкались на задумчивые, ищущие и растерянные взгляды. Судя по шуму, царящему в зале, наши коллеги ударились во все тяжкие. Музыкальный автомат громко трубил «Песню Атеистов»; все игровые места были заняты.
— Что ж, — заметил Хотчкисс с улыбкой. — Я вижу, проблемы не только у нас.
— Нет ничего хуже, чем пить в одиночестве, — сказал я. — Разве что пить с тем, кого терпеть не можешь.
Хотчкисс изобразил вульгарный жест.
— А кто заставляет тебя это делать? Смотри.
Я проследил за его взглядом. В одном из углов бара посетители сдвинули вместе несколько столов, и в центре компании находилась Хонникер из Расчетного отдела — на губах блуждающая улыбка, в руке полный стакан.
— Своего рода стимулятор творческого мышления. — Хотчкисс подтолкнул меня локтем в бок.
— Чего ты пихаешься? — спросил я. — Насколько я помню, однажды ты изъявлял желание…
— У меня горе! — завопил Хотчкисс. — Или ты забыл?
— Тогда тебе тем более необходимо утешение.
— Забудь об этом, приятель. Сегодня твоя ночь. Я видел, как она разговаривала с тобой после собрания.
Я покачал головой.
— Не думаю. У меня был тяжелый день.
— Ты что, мне не веришь? Держу пари: к концу вечера она окажется в твоих объятиях.
— Будь реалистом, Хотчкисс.
— Ладно. — Он выглядел несколько разочарованным. — Может, мне удастся тебя напоить до состояния, в котором ты попытаешься к ней подкатиться?
…Ничего нет хуже, чем ощущать себя похмельным идиотом — вроде меня давешним утром…
— Это лучшее предложение за весь день.
Мы с Хотчкиссом направились к бару. Я позабыл, что всего несколько часов назад очухался от воскресных страданий. Пока Хотчкисс покупал первую порцию, я послонялся по бару и прихватил по дороге две табуретки, хотя мне и сообщили, что они заняты. Потом я немного понаблюдал за царящим в зале бедламом, а Хотчкисс тем временем вернулся с двумя коктейлями. Я начал ныть.
— Хочу пива…
— Брось, — сказал мой приятель. — Мир валится в бездну. Тебе нужна ночь, о которой потом придется жалеть. Иначе все это не имеет смысла.
В ретроспекции Хотчкисс оказался прав насчет сожалений, хотя он и представить себе не мог, как именно это произойдет.
— Нет уж, с меня хватит. — Я осторожно глотнул бурды, которую он приволок, и тут заметил длинноногую блондинку, слонявшуюся подле музыкального автомата. На наших глазах она решительно подошла к нему и заказала какую-то песню.
— Кто это?
— Кто? — спросил Хотчкисс, поднимая глаза. Он почти прикончил свою порцию.
Я указал на блондинку.
— Раньше я ее здесь не видел. Хотчкисс пососал кубик льда.
— Она не из агентства.
— А знаешь, она бы тоже подошла на роль музы.
Хотчкисс открыл рот, чтобы ответить, однако в этот момент знакомый и торжественный аккорд перекрыл людские голоса. Лицо Хотчкисса исказила гримаса.
— О нет! — сказал он. — Только не эти «С-П-Б»! Женщина отошла от автомата, явно довольная своим
выбором. Она не слышала неодобрительных восклицаний, прокатившихся по залу.
— Теперь мы знаем про нее по крайней мере одну вещь, — провозгласил Хотчкисс. — Она начисто лишена художественного вкуса. — Он покачал головой и взял пригоршню льда. — Паразиты.
Я повернулся на табурете, оказавшись лицом к бару, и помахал Огилви — красивому мужчине, носившему повязку через глаз.
— Боддеккер, — сказал он. — Повторить? Я покачал головой.
— Мой друг желает знать, почему в твоем музыкальном автомате до сих пор записан «Эй, Джон»?
Огилви непонимающе пожал плечами.
— Вы же из Пембрук-Холла.
— Но это не значит, что мы мечтаем слушать принадлежащие ему группы, — сказал Хотчкисс. — Особенно эту. Ребята из «С-П-Б» — творческие падальщики.