Под вечер Асанов и Волков уехали. Последний раз отправился к своим конникам и Шуханов.
В Каменке опять стало тихо…
К походу все подготовлено. Продукты упакованы в мешки, уложены на дровни и укрыты сеном. По всему маршруту расставлены партизанские отряды.
Более двухсот человек, которым предстояло везти собранные продукты для защитников блокированного города на Неве, отдыхали в тех деревнях, из которых завтра выйдут в опасный путь.
Карпов ночевал у Никиты Павловича. И хотя как будто все было учтено, Александр Иванович волновался и долго не мог заснуть, прислушивался к тихому перешептыванию, доносившемуся с кухни.
Там хлопотали Прасковья Наумовна и Тося. Бодрствовал и Володя. Он обиделся на деда за то, что не взял с обозом.
— В нашей избе, да и во всей деревне, ни одного мужика не останется, — говорил Никита Павлович внуку. — Кто же за женщинами да детьми присматривать станет? Тебе, Володя, придется. Так-то.
Может, дедушка и шутил, его не сразу поймешь, но Володя сказал, что Вениамин Платонович вернулся из госпиталя в Каменку и что теперь в деревне будет мужик. Дедушка объяснил, что Чащин скоро отсюда уедет.
— А ты, дочка, к партизанам вернешься? — спрашивала Прасковья Наумовна Тосю.
— Вернусь, тетя Праша.
— А я бы на твоем месте осталась. Тут можешь загубить себя. Ох, заговорилась! — всплеснула руками хозяйка. — Пора противень доставать, а то Володя дрова-то принес березовые, жаркие! — Побросала сильно поджаренные сухари в решето. — Алеша Лепов останется или как?
— Вернется…
— Ой ли! — подал голос Володя. — Ведь он моряк, командир. Скоро весна, на корабль ему надо. Его, гляди, не пустят.
Тося об этом не подумала.
— Конечно, Лепов станет воевать на Балтике, — опять сказал Володя. — Сами посудите — Алексей командовал катером, разве может он все время партизанить. Зимой — дело другое: море льдом покрыто и корабли стоят. Определенно его задержат. Флоту командиры нужны, даже очень нужны.
— А ты почем знаешь? — вспыхнула Тося. — Вот увидишь! Вернется он!
— Да я бы и сам этого хотел, — продолжал Володя. — Леша не только тебе, он и нам всем нравится.
— А что это ты решил, будто он мне нравится?
— По глазам вижу.
— Ну ладно, хватит вам, — примирительно сказала Прасковья Наумовна. — Иди, Володя, спать. Мы с Тосей уложим все и тоже прикорнем.
Володя залез на печку и быстро уснул. Вскоре и Тося легла. Засыпая, она думала: «Если Алеша останется на флоте, то и я, пожалуй, не вернусь к партизанам».
Завязав мешок с гостинцами, Прасковья Наумовна тут же на кухне бросила полушубок и прилегла на него. Ох, как не хотелось ей отпускать Никиту в опасную дорогу, но запретить не могла. Не по своим делам, чай, едет — народ посылает. А народу не откажешь. Потом стала думать: «Как-то в Ленинграде наш Витенька, бедняжка? Ох-хо-хо! Напал бы на этих извергов страшный мор, чтобы издохли все до одного вместе с душегубом Гитлером».
Начался март — первый весенний месяц. В марте курица из лужицы напьется — гласит народная мудрость. Нынче все еще стоят холода. Идут подводы, а под полозьями монотонно поскрипывает морозный снег. Около избы Прохора в окружении небольшой группы людей стоял Карпов.
— Словно на базар, — сказала Авдотья.
— Не на базар, матушка, а в Ленинград, к родичам, едем, — отозвался Прохор.
— Верно, к родичам, — сказал Карпов. — Что ж, если разобраться, Сащенко прав. В Ленинграде у каждого есть близкий или дальний родственник. С незапамятных времен в город стремились люди в поисках заработка и счастья. Кто устраивался на завод, кто в услужение в богатые семьи, оседали и становились питерцами. Особенно много понаехало в годы коллективизации и пятилеток… Только чувства, которые движут сейчас нашими людьми, глубже, шире и благородней родственных. Это товарищество, скрепленное кровью, пролитой рабочими и крестьянами в боях за Советскую власть. — У Авдотьи спросил: — У вас есть родные в Ленинграде?
— Какие там родные! Никого у нас нет. Мы с Прошей дальше Пскова и дороги-то не знаем. У моего муженька первая родня — коровы и овцы.
— Да еще ты, богом нареченная жена, — добавил Прохор, поддержанный дружным смехом земляков.
Подъехал Смолокуров. Он в длинном рыжем тулупе с изъеденным молью воротником. К нему подошел невысокого роста человек.
— Почет и уважение, Василий. Почем думаешь ржаную муку продавать?
— Погляжу, как другие. Да со старостой посоветуюсь. Вон он, легок на помине.