Подпольщики разработали надежный план: ночью Дыбенко на плоскодонке доставят на рыбацкую шаланду, та в Балаклаву. Не успели. Его поймали. «Руки вверх!» — завопил верзила-жандарм, целясь из нагана, тут же подскочили другие. Дыбенко свалили на землю. «Нет, мерзавцы, так легко я вам не дамся!» Одного ударил в пах, тот только охнул, закрутился на месте, другому кулаком свернул нос. В этот момент ему скрутили руки, связали и бросили на подъехавшую двуколку. Доставили в городскую тюрьму, начали допрашивать с пристрастием, зверски, били головой об пол, стегали металлическим прутом. Дыбенко сжал зубы, но не проронил ни звука… Один из истязателей в штатском показался знакомым.
— Ты не Воронов, а Дыбенко, нарком советского флота! — кричал он. — Говорить будешь? Нет?
Дыбенко бросили в одиночную камеру как особо опасного преступника. Первое время не трогали, но вскоре вызвали, следователь спросил:
— Не ваш ли брат прапорщик Федор Ефимович Дыбенко?
Дыбенко ответил:
— Я Воронов. Братьев у меня нет.
Сообщение о брате встревожило: «Только не хватало свидеться с Федором. А ведь может признаться. Тогда?..» Стал метаться из угла в угол, потом ухватился руками за железные прутья решетки, подтянулся к окну, увидел море и едва не закричал: «Жить, жить хочу!»
Дыбенко решил бежать. Ждал случая… Солдат-охранник принес миску мутной похлебки, Павел выплеснул ее в лицо тюремщику, сильным ударом сбил его с ног, сжал горло, отобрал наган, выскочил в узкий коридор и уже добежал до выходных ворот. Его схватили, свалили, жестоко избили. Он потерял сознание. Потом заковали в кандалы, бросили в камеру смертников. Очнулся только ночью. Загремел замок. В сознании мелькнуло: «Теперь все». Вывели, втолкнули в закрытую машину, ехали долго. «Куда же меня везут?» Остановились у мрачной симферопольской тюрьмы.
— Вылезай! — крикнул конвойный.
Снова одиночная камера… Опять допросы, допросы… Теперь их вели двое: круглолицый бритоголовый немец возрастом постарше и в звании повыше и русский штабс-капитан с сероватой бородкой и бесцветными глазами. Что перед ними не Воронов, а Дыбенко, они уже установили точно. Но все допытывались, с какой целью прибыл в Севастополь. С кем был связан? «Скажешь, коль жить хочешь», — хладнокровно твердил штабс-капитан. «Жить-то я хочу, но товарищей не выдам! Не добьетесь!» — твердил про себя Дыбенко. На вопросы отвечать отказывался. Его оставили в покое… Вскоре кандалы сняли… Время тянулось… Ежедневно спрашивал надзирателя, почему никто не появляется. Тот монотонно повторял: «Не могим знать». Дыбенко потребовал бумагу и карандаш. Выдали. Пристроившись к металлическому столику, вделанному в стене, написал:
«Министру внутренних дел Крымского краевого правительства.
8 октября 1918 года.
Мне до сих пор не предъявлены мотивы моего ареста, и потому прошу Вас, г-н министр, указать и предъявить мне основания моего ареста и дальнейшего содержания в тюремном заключении.
П. Воронов».
Тюремщик унес заявление. «Ответ, конечно, не получу, — рассуждал Павел, — но пока оно будет ходить по инстанциям, может, приговор не приведут в исполнение…»
Заявление Воронова — Дыбенко пересылали из одной канцелярии в другую. Сохранившиеся в архивах документы свидетельствуют: на запрос министерства юстиции так называемого Крымского правительства прокурор Симферопольского окружного суда отвечал: «Дыбенко, назвавшийся Вороновым, был по указанию русских офицеров задержан 17 (30) сентября с. г. в Севастополе местной стражей как известный революционный деятель…» Через два месяца начальник симферопольской тюрьмы на запрос министра юстиции ответил: «Содержащийся во вверенной мне тюрьме Воронов-Дыбенко согласно распоряжению начальника Крымской краевой внутренней стражи от 1 сего ноября 3 сего ноября передан немецкому конвою для высылки его из пределов Крыма».
Об этой переписке Дыбенко, конечно, ничего не знал. Он томился в симферопольской тюрьме, ждал свидания с братом Федором, ответа на свое заявление и… казни…
Прошел сентябрь, начался октябрь, а Федора на очную не приводили и ответа на заявление не давали. 3 ноября 1918 года в сопровождении урядника и двух гражданских в камеру вошел начальник тюрьмы, сухощавый, длинный, красноносый, с лицом, изрытым оспой. Приказал быстро собираться.
Дыбенко втолкнули в закрытый автомобиль и долго везли на большой скорости. От сидевшего сбоку солдата узнал, что едут в Севастополь.