Сколько себя помню, мне советуют покинуть фатерлянд.
Странно, но уехали именно те, кто рожден жить и умереть в России. По другим плачут Мексика, Ангола, Франция, Америка, Англия, Китай, но такова доктрина инерции: в среде моих знакомых принято морщиться при упоминании о мексиканцах, шлюхах и цыганах, зато когда речь заходит о пиарщиках и рекламе, все начинают туманно рассуждать о некоем тонком расчете и глубоком знании бытия. Вероятно, срабатывает самокритический рефлекс, выработанный христианскими генами и гневными речами начальства, или гордыня высокооплачиваемой шлюхи перед вокзальной коллегой, или что-то самоубийственное в этнической черте характера, благодаря чему русский глубоко равнодушен к русскому, а еврей ненавидит еврея сильнее деревенского антисемита.
Год назад меня уволили в очередной раз из-за какого-то пустяка, обставленного как преступление перед мирозданием. Когда деньги кончились и кредит иссяк едва открывшись, я почувствовал себя по-настоящему легким. Одним январским утром я нанес визит в кафе, расположенное в десяти шагах от общаги, где я обитал в те дни. Я решил быть откровенным и простым, чего бы это ни стоило, и сказал администратору: «Я поэт, но умею мыть полы и посуду». Администратор, довольно милая женщина бальзаковского возраста, улыбнулась и тут же зачислила меня в штат.
От должности официанта я отказался, от участи бармена тоже, поскольку не хотел суеты и питал отвращение к виду денег. Весь персонал кафе был с высшим образованием. Три кандидата наук. По ночам мы засиживались у меня в подсобке, сложив закуску на посудомоечной машине, и вели разговоры за жизнь. Мы никуда не торопились. Люди, с которыми я работал, так много видели на своем веку, что никого не осуждали и никуда особо не стремились.
Для большинства знакомцев я, конечно, умер. Грегуар, внезапно отнесшийся к этой диковатой идее с пониманием, был удивлен косыми разговорами, пошедшими в мой адрес. «Почему бы им не поддержать тебя? — помыслил он. — Что?.. Престиж? Какой у них может быть престиж?» Вряд ли его посещала догадка, что наши интеллектуальные знакомцы могут всерьез помышлять о престиже. По мнению Грегуара, и тут я с ним согласен, они прирожденные клоуны. Дешевые ловкачи, вечно пытающиеся вывести других на чистую воду.
«Ничего реального: одни соображения», сказал Грегуар.
Официально Грегуар работал начальником охраны какого-то местного бизнес-князька. Рваться выше он не стал: деньги те же, грязи больше. В президентскую гвардию он тоже не пошел, о причине я не спрашивал.
До того, как Грегара перевели в Пурпурную когорту (личную гвардию Параэкхарта), он служил в Донской когорте, спецназе Медвежьего легиона — берсерков. Это одна из шести ударных частей Конфедерации, не считая сотен вспомогательных дивизий. Случалось, политики окончательно теряли ощущение реальности, и тогда войска-побратимы дрались друг с другом, как было во время Второй Мировой. К примеру, на Курской дуге, когда сошлись два северных элитных легиона: «Медведи» и «Totenkopf» («Мертвая голова», придан роду Шивы). Питомцы Одина понесли колоссальные потери, а «Мертвая голова» погибла до единого бойца. Осталась только одноименная танковая дивизия СС, вспомогательный отряд «Мертвецов». Теодор Эйке, командир легиона, покончил с собой по древнему обряду, только с местом его свершения произошла замена. Немцы с их технократизмом нарушили традицию: избрали не вершину горы, а авиакатастрофу. Эйке пожелал остаться навеки в русской степи. Боевые действия были прерваны на сутки. Все части Конфедерации погрузились в траур. На руках ветеранов Медвежьего легиона я встречал татуировку с девизом «Мертвой головы»:
Stirb bei dem Leben — aller wird gut sein (Умри при жизни — и все будет хорошо). В конце пятидесятых Параэкхарт приказал уничтожить последнее упоминание о прославленном германском легионе, как напоминание о проклятом прошлом. Думаю, на самом деле причина другая: Параэкхарт всерьез опасался растущего влияния Отступников, исповедующих тот же девиз.
«Медведи» искони были приданы нашему роду. Пропорция личного состава легиона — стандартная для частей Конфедерации: шесть тысяч воинов на шестьсот вохвов.
С Грегуаром мы почти родственники; по крайней мере, мы воспитаны в этом ощущении. Но, конечно, я не воин. Я должен был стать капелланом Донской когорты, командиром которой служил Грегуар, но я не был уверен, что могу научить берсерков чему-либо кроме смерти. К счастью, когда мне исполнилось двадцать четыре и мой наставник удалился в горы, чтобы предаться медитации, страна приказала долго жить.