Для приятеля у Цыряка было пренеприятнейшее известие.
В это золотистое сентябрьское утро Цыряк проснулся в ужасном настроении. Еще позавчера жизнь была легка и удивительна. В четверг он договорился с Батоном отправиться с сексвизитом к знакомым дамам, ибо девочки морально созрели. Утро пятницы сразило его, едва он вознамерился справить малую нужду. Все летело к чертовой матери и, видимо, надолго. Батон возник внезапно. Находясь в глубокой подавленности, Цыряк прослушал, как тот отпер дверь и по-кошачьи пробрался в комнату.
— Ррррота подъем!! — заорал Батон.
Цыряк вздрогнул и поморщился.
— Мсье уже бодрствует? — свежим баритоном осведомился прибывший. — А вот меня до полудня беспокоить не рекомендую. Не забудьте на будущее, плиз.
И едва Цыряк собрался с мыслями, как Батон скрылся в совмещенном санузле.
Он вступил в гостиную и произнес со спокойной глубиной философа:
— Странная штука — невинность. Вот сидишь, никого не трогаешь, а какая-то гадина к тебе подбирается. У тебя нет такого ощущения?
Цыряку стало еще хуже. Собравшись наконец с мыслями, он тихо произнес:
— Не ори, баклан-философ… Слышь, Батон. А ведь мы залетели.
— И кого ждем? Девочку? — весело поинтересовался Батон.
— Похоже на сифон.
По плохо выбритому лицу Батона промелькнула заинтересованность.
— И кто ж тому виной? И почему «мы»?
— Ты что, забыл, как мы на майские имели Ирочку?! — почти с отчаянием выкрикнул Цыряк.
— O-la-la… La belle dame dans merci. Суровое дитя налаженного быта. Ирочка-монстр, как ее папа, судя по откликам на могильных плитах. Чего о ней беспокоиться? Лучше скажи, от кого ТЫ поймал.
— Спроси чего-нибудь попроще… Весь апрель был сумасшедший какой-то. Наташка? Ленка? Светик? Да фиг их разберет!
— Тяжела и неказиста жизнь гетерсексуалиста.
Теперича придется или ампутировать, или все-таки лечить. Современная наука, вопреки мнению общественности, склоняется к первому. Вы предпочитаете пенициллин или что позаграничней?
Предупреждаю: я — патриот. Только пенициллин! Глас кармана моего взывает к сдержанности.
— Слышь, Батон… А если она узнает?
— Нет, вы только посмотрите на этого героя сексуальной революции! Ты должен грудью броситься на амбразуру, или чем другим, не менее отважным. Ты должен прийти к Ирочке и бесстрашно покаяться!
«Мадемуазель! Я обвенерил Вас от щедрости душевной! Поедемте-ка, душка, в номера! Кутить пенициллином».
— А почему ТЫ не хочешь к ней сходить? — иронично спросил Цыряк.
— Я — жертва обстоятельств. Я невиновен! Но если ты боишься, сходим совокупно. Кстати, ты точно уверен, что все было иначе? В смысле, не Ирочка тебя одарила?
Цыряк наморщил лоб. Вдруг его осенило.
— Точно! Я же в конце апреля анализы сдавал. Ну, когда в бассейн за каким-то хреном записывался.
Ничего не было.
— И случилась Ирочка, и бысть тьма, — кивнул Батон. — У меня тоже выскочила эта фигня. Не хотел тебя расстраивать. Я, между прочим, не кувыркался в апреле, как ты. Короче: наша совесть чиста. Надеюсь, ты у себя дома никого не облюбовал?
— Там облюбуешь… — хмыкнул Цыряк. — Папа упер на фазенду, пахать. Там как-то некого было.
Ффух-х… Чушь какая-то приснилась. Гроб. Типа, меня хоронят.
— Уж не задумался ли ты о пепелище? — воскликнул Батон.
— Ну уж хрен, — серьезно ответил Циряк. — Я Козерог. Я нахожусь под личным покровительством Сатурна, бога старости. Я всех переживу.
— Позвольте спросить у Вас, как у персоны, приближенной к особе Сатурна: не желаете ли покурить?
Они удалились на балкон и провели пять минут в углубленном сокращении жизни.
…Их возвращение в квартирное нутро нельзя назвать безмятежным. Едва переступив порог балкона, приятели обнаружили, что в квартире они не одиноки. Прямо на них смотрели две пары враждебных глаз. Рожи выдавали склонность к активным играм в закрытых помещениях.
— Покурили? — спросил один из них. — Теперь поехали.
Спутники молчали всю дорогу. Приятелям не показалось, что сейчас — лучшее время для бесед. Черный Ниссан пронесся по городу и застыл во дворе большого дома.
Пахло сеном.
Двое бритоголовых оставили пленников на первом этаже особняка и удалились. В комнате находился лишь стул и пепельница. Прошло несколько минут. Батон сплюнул и закурил. Циряк суетливо огляделся и вперил взгляд в окно. Затем осторожно толкнул раму и забросил ногу на подоконник. Вдруг судорожно зыркнул через плечо.
Занавески входной двери распахнулись. В проеме, словно на сцене, возник сухопарый мужик лет 35-ти, одетый в черную рубашку и белые джинсы. Всплеснув руками, он театрально воскликнул: