— У врага отобьют. Представь: отдельный Дважды Триждызнаменный батальон имени Святых Авторитетов. Это же берсерки будут, если им сказать, что у врага — бабки, бабы и дурь, а все враги — стукачи мастевые. Остановить братву будет практически невозможно. Ладно, давай накатим еще по полста, курнем, и я пошел спать. Устал я чего-то. Не по себе мне… Завтра еще вагон принимать.
Накат, затяжка, дым. Расслабившись, двумя пальцами взяв чайную ложку за дальний конец ручки и плавными рывками несколько раз заставив ее описать сверкающий круг в воздухе. Равномерного движения, конечно, не получилось. На взлете и в падении скорость заметно увеличивалась, угасая в аспекте осени и весны, если пользоваться терминами утр и закатов.
— Кстати. Зачем тебе ехать в Америку? Быть русским можно и здесь.
— Типичное заблуждение. Русским лучше быть только на расстоянии. Чем дальше, тем крепче любовь к отчизне. Заметь: обозреватели на TV очень патриотичны после отпусков. Ну просто русопяты. Единственное, что меня бесит, так это штатовский шовинизм.
— Это же бабль ГУМ. Котел народов. Что там варится — другой вопрос, но в этом смысле они правы. Последний Интернационал. Я только не понимаю тех уродов, которые приезжают в штаты и сразу становятся очень русскими. Тогда какого черта уезжать? Вот ты, Егор, сразу напялишь на себя кумачовую косоворотку, отрастишь бороду с застрявшей капустой и начнешь истово креститься.
— А между тем одни спецы из твоего журнальчика могут точно сказать, что ты русский. А для толпы ты иудей или грузин, потому как волосы у тебя черные, и глаза, и говоришь что-то мимо понятий. Вот ты и пытаешься искупить грех предков, коим плевать было на все эти идеи. Вот Костик, например — а он откуда-то с Кавказа, если не знаешь — в спорных ситуациях всем показывает военную каску своего деда. Она пробита в двух местах, такие маленькие аккуратные дырочки. Война, герой — значит, русский. Но что интересно: его дед воевал в заградотряде. А там в основном были зэки. И дырочка в каске могла появиться по совсем другим причинам.
— Перебор.
— Ну не скажи. Эти бляди 30 лет имели меня в душу, а теперь что — простить?
— Ты не умеешь танцевать. Яйца мешают.
— И чего теперь? Ампутировать?
— У тебя их никогда не было.
— Олег, — откашлявшись, произносит Егор, — ты следил бы за базаром…
— Базарные отношения — это твоя сфера.
— А твоя? Туман? Сфера, центр которой везде, а окружность нигде. Да и есть ли какая-то сфера?
Егор думает.
— Тут мой сынуля давеча отметился. Из кабинета биологии черепушку стырил. Ну чего. Вызывает меня директор. Весь такой при золоте и в костюме «Адидас». Кричит: мол, вы не занимаетесь воспитанием, оттого у нас в отчизне такой бардак, голубые везде и наркоманы. Я, говорит, потомственный казак, русский ирландец, так что метод убеждения, единственно верный, у меня в крови. И если вы не хотите воспитывать своего ребенка, я сам научу его родину любить и быть достойным. Я говорю: быть достойным чего? Он: достойным называться мужчиной! — Называться? — Быть! — Значит, — говорю, — нужно быть достойным быть достойным быть мужчиной? Ну, я ему спокойно объяснил, что это значит соответствовать определенному представлению, половому архетипу, идее, но, сдается мне, ничерта он не понял, что это просто мысль, мечта, страх сорваться в пропасть. Что на самом деле ее нетути, или все — только она, родимая, но все лезут в мечту с обосранными штанами, и потому такой бардак во всех отчизнах.
— Ну а если тебя, к примеру, говном назовут?
— Да мне-то по барабану. Но если при детях, при жене, то у него возникнут проблемы. У назывателя.
— Я, кажется, понимаю, почему ты так боишься своих домашних. Та же причина, по которой качают мускулы, одевают военную форму, в суперы лезут. Вокруг тебя — сплошные зеркала, а ты вертишься перед ними как прыщавая школьница, и все чтобы понравиться, чтобы сказали: вот мужик, великий воин, мудрый старец, властелин земель.
— Все вертятся. Страшно это — не вертеться.
Егор машинально берет зажигалку, чиркает несколько раз. Продолжает:
— Ты не знаешь, как я тебе завидовал. Еще двенадцать лет назад. Когда смотрел на все эти священные собрания… Думал: ну надо же, какая чистая жизнь! Знамена, гром, сверкание, значки, а потом появляетесь вы, рясы, плащи, снежно-белое, черное, пурпур. Гимны, костер, обращение к людям, и такой древностью веет, такой правдой, что умереть хочется, счастливая смерть… Мы еще студенты были, но ты уже в мыслях находился там, и местный аватар-атташе с тобой за ручку здоровался, а мы стояли как плебеи в дорогом шмотье, как отверженные, и потом коньяк в глотку не лез, оттого у нас такое презрение к деньгам, да всем этим бутикам гребаным, у нас, у храмовых мерчантов.