— Когда это случилось? — тихо спросила Ливия.
— Полгода назад, в октябре.
— Как он себя чувствует сейчас?
— Хорошо. Но пришлось накладывать ему швы на лице и руках. Останутся шрамы. Если бы ты была дома, он не поранился бы.
Франсуа удрученно тряхнул головой, прижал ладони к стеклу, словно хотел выбраться наружу. Он сердился на себя за то, что не смог сдержать своего волнения. Отчего-то он решил, что его жена больше не имеет над ним власти.
Ливия схватила его за руку, и он удивился ее силе. Она вынудила его повернуться к ней. Было видно, что она очень переживает. Она изменилась в лице, и он ощущал, как напряглось ее тело.
— Я допускаю, что ты ничего не сказал мне, потому что хотел меня наказать, и не сержусь на тебя за это, но я не заслуживаю этого, Франсуа. Если я правильно поняла, это был несчастный случай. Никто из нас не виноват. Невозможно уберечь Карло от всего. Риск будет с ним всегда. Это жизнь. Нельзя жить в постоянном страхе.
— Но он всего лишь ребенок! Он многого не понимает, не может ничего контролировать. Наша обязанность его защищать. Ты безжалостна, Ливия.
«Как же ему объяснить?» — в ужасе подумала она. Она не обладала талантом красноречия, она умела лишь управляться с огнем и светом. Ливия вспомнила о кладбище Сан-Микеле, где совсем ребенком похоронила своих родителей, о людях, вернувшихся с войны фантомами с искалеченной душой, и сказала себе, что среди всех этих руин однажды должен блеснуть лучик надежды.
— Я люблю Карло так же, как и ты, Франсуа. Теперь мне придется жить, зная, что он страдал, а меня не было рядом, чтобы утешить его и ухаживать за ним, но я бы не смогла дать ему больше, чем ты. Если бы с ним случилось несчастье в твое отсутствие, думаешь, я стала бы тебя обвинять?
— Но ты все-таки мать…
— Разве не в этом ты только что меня упрекал? Что я полюбила тебя не как мужчину, а лишь потому, что хотела получить отца для своего ребенка? А ведь я оставила все, что было мне дорого, ради своего сына, и без раздумья сделала бы это еще раз.
Она выдержала паузу, и ее голос стал еще более низким.
— Я понимаю твое смятение, потому что ты слишком долго жил под грузом любви твоей сестры, которая стремилась защитить тебя от внешнего мира. Элиза была одновременно восхитительна и ужасна. Мне вот, например, кажется, что я всю свою жизнь простояла на сильном ветру…
Ее взгляд на несколько мгновений затерялся в глубине холла.
Она отпустила руку мужа и слегка покачнулась. Бог мой, а если бы Карло умер!.. Ее пронзила обжигающая боль.
В ту же секунду она осознала, что не может больше отрицать, что существует сила, которая вела ее по жизни. Пришло время заявить о ней в полный голос, рискуя быть непонятой, отвергнутой, и она даже не предполагала, что это будет так болезненно.
Ливия тряхнула головой.
— Я не могу жить без хрусталя. Карло не нужна бездушная мать, лишенная смысла жизни. Чтобы любить как мать и как женщина, мне необходимо знать, что я собой представляю, я из тех людей, кто не умеет шагать в ногу. Прости, Франсуа, но меня нужно принимать такой, какая я есть, а не такой, какой ты меня себе придумал.
Он обернулся, чтобы посмотреть на нее. Ливия казалась уставшей и уязвимой, но у нее хватало смелости не опускать глаз. Она была такой сложной, такой цельной, такой бесконечно грациозной и не похожей ни на кого. Он понял, что до сих пор действительно любил придуманный им самим образ. В их браке он искал покоя, комфорта, уверенности и успокоения и наивно полагал, что Ливия поладит с Элизой. Он неожиданно понял, что ожидал от своей жены той же защищенности, которую давала ему сестра.
Он снова вспомнил о долгих часах без сна, проведенных у кровати Карло, когда прислушивался к его размеренному дыханию и смотрел, как вздрагивают его веки. Сын венецианки был похож на свою мать, однажды он тоже станет непредсказуемым вихрем. И если Франсуа не хочет потерять их, ему придется научиться предоставлять им свободу и независимость, но хватит ли у него на это сил?
Она стояла перед ним так близко, что он ощущал тепло ее тела; эта женщина была матерью его ребенка, но не только.
— Думаю, мне хотелось бы лучше узнать вас, Ливия Гранди, — прошептал он.
Она недоверчиво всмотрелась в его лицо, одновременно и заинтригованная, и удивленная его реакцией. Затем она подняла руку и погладила его по щеке.
— Мне тоже.