Андреас долго молча рассматривал ее, сердясь на себя за то, что так истосковался по ней. Он подумал, что Ливия была единственным человеком, который смог пробить защитную броню его уверенности. Кем он был рядом с ней?
— Я опасался этой минуты. Не знал, что ты скажешь, как отреагируешь.
Он различил в ее прозрачных глазах нечто, похожее на участие, и это было хуже, чем гнев, злость или презрение. Похоже, она действительно хотела понять. Но что это могло ей дать? Разве она не победила? У него не получилось быть с ней на равных. Он злился на нее за то, что она еще находила в себе силы интересоваться им, тогда как должна была ненавидеть. «Вместо любви мне достанется дружба», — не без горечи подумал он, и, как ни странно, именно это ранило его больше всего.
— Почему, Андреас?
— Как ты уже заметила, я потерпел неудачу, — язвительно произнес он. — Видишь, они умеют только гравировать, — он вытянул перед ней руки.
— Да, у тебя ничего не вышло, и я этому рада. Это избавляет меня от необходимости выступить против тебя. Марко Дзанье уже рвется в бой, но это ни к чему, потому что твоя работа — лишь жалкая имитация. Надеюсь, ты понял, что твой бокал не имел права на жизнь. И все же я хочу знать, почему ты это сделал, Андреас.
Он наклонился к ней, приблизив вплотную свое лицо к ее лицу, но она не сдвинулась с места. Его это не удивило, поскольку она никогда не отступала.
— Что ты хочешь услышать, Ливия? Что именно доставило бы тебе удовольствие? Готового объяснения нет. Возможно, это было всего лишь искушение. То самое, о котором мы упоминаем в молитвах, заклиная избавить нас от него, это пресловутое искушение, от которого нужно бежать, как от чумы. Ты ведь тоже его испытывала?
Он смотрел на нее вызывающие, потому что не хотел открывать ей глубину своего отчаяния. Она скептически улыбнулась и тряхнула головой, чтобы показать ему, что она все понимает. Несколько прядей выбились из ее прически. «Ничто и никогда не сможет их удержать, — подумал он. — Ни заколки, ни сетки».
— В таком случае, надеюсь, ты хотя бы получил удовольствие, работая с чиароскуро, такое же удовольствие, какое я испытала с тобой.
Он пару секунд смотрел на нее, сбитый с толку, затем рассмеялся.
— Ты всегда оставляешь за собой последнее слово!
Но неожиданно лицо Ливии изменилось, на нем появилось волевое и твердое выражение, скулы заострились.
— Я не шучу, Андреас. Ты наверняка догадываешься, что я очень разгневана. Я не знаю, как ты обнаружил мою тетрадь, возможно, рылся в моей сумке за моей спиной, но этого я не хочу знать.
Она сделала небрежный жест рукой. Он подумал, что любое движение этой женщины было чувственным. И понял, что любовь может сводить с ума.
— В любом случае это тебя недостойно, но меня утешает мысль, что во все века воровство было оружием стеклоделов. Так что, в некотором смысле, это была честная борьба. И потом, себя я тоже считаю виноватой, поскольку не смогла уберечь красную тетрадь.
Андреас пожал плечами. Следовало хоть как-то объяснить ей все это.
— Прошлой осенью мне нужно было представить работу на выставке в Мюнхене. Я должен был создать нечто необычное, чтобы убедить организаторов направить меня сюда, поэтому я решил рискнуть. В Баварии пока нет хрусталя нужного качества для интересующих меня гравюр. Но только что я сказал правду. Я сжег формулу и позаботился о том, чтобы никто в мастерской не знал точного состава. Так что не волнуйся, тайна Гранди снова принадлежит тебе.
Андреас почувствовал, как молодая женщина расслабилась, и понял, как искусно она скрывала волнение. Он схватил ее за руку, словно опасаясь, что она может пошатнуться.
— Теперь моя очередь задать тебе вопрос, Ливия. Ты не ответила на мое письмо, — выдохнул он, злясь на себя за то, что выдает свою слабость, но ему необходимо было знать. — Мне пришлось срочно уехать, потому что моя сестра была при смерти, но я надеялся, что ты хотя бы напишешь мне.
Она отстранилась, рассеянно потирая место на руке, которого он коснулся.
— Я ничего не получала. Должно быть, его перехватила Элиза. Она постоянно следила за мной… Когда я пришла в отель, ты уже уехал. В тот момент я разозлилась на тебя за то, что ты поступил так без всяких объяснений, но потом подумала, что так даже лучше, и у тебя на это должны быть свои причины. Затем мне пришлось уехать в Венецию. Нужно было спасать мастерские, и ни о чем другом я больше не думала.
Ее взгляд затуманился, и ему стало интересно, все ли венецианки обладали такой же способностью к отрешенности. О мужчинах Светлейшей говорили, что они не сентиментальны, а прежде всего результативны. В любви женщины им ни в чем не уступали. Между тем он испытал слабое удовлетворение при мысли о том, что ни один мужчина никогда не займет первое место в сердце Ливии Гранди. До последнего дыхания она будет предана своим мастерским. Он понимал ее, потому что когда-то сам был таким же. И вновь утрата его мастерской в Богемии отозвалась болью в сердце.