Толпа взволновалась, послышался приглушенный ропот, сдерживаемый гул недовольства. Хищник был рассержен и давал об этом знать.
Симоне не растерялся.
— К сожалению, мы нигде не можем его найти, поэтому я позволил себе попросить его сестру, которая присутствует на этом вечере, получить эту награду вместо него. Мадемуазель, не могли бы вы подойти ко мне?
В ту же секунду Ливия напряглась и поднялась на цыпочки. Это, должно быть, Ханна… Ей не терпелось наконец увидеть ее. Хотя Андреас мало говорил о своей сестре, трагическая судьба этой женщины, которая была чуть старше самой Ливии, тронула ее до глубины души. Как она все это пережила? Изнасилование, изгнание? И что с ее ребенком?
К возвышению подошла молодая женщина. Ее короткие светлые волосы были аккуратно зачесаны назад по моде двадцатых годов, открывая высокий лоб и выступающие скулы. Она была очень стройной и легкой, держалась прямо, шла с высоко поднятой головой, но по ее напряженному лицу можно было догадаться о том, что она пересиливает робость. На ней было черное платье, строгая простота которого диссонировала с шикарными нарядами парижанок. У нее не было никаких украшений ни в ушах, ни на руках. «Она поразительно современно выглядит!» — изумилась Ливия, которая ожидала увидеть некрасивую неуклюжую женщину, сломленную жизненными невзгодами.
Молодая женщина стала рядом с Анри Симоне и с улыбкой приняла медаль, которую ей вручили. Затем она повернулась к толпе, собираясь сказать несколько слов. Свет упал на ее плечо, озарив удивительно изящную брошь, сделанную из бисера и перьев, которая очаровала Ливию. Она неосознанно сжала руку Франсуа, подумав, что на месте Ханны Вольф испытывала бы жуткий страх, поскольку публика принимала ее далеко не доброжелательно.
— Уважаемые дамы и господа, — начала она на удивление твердым голосом. — Когда мой брат Андреас работал над этими вазами, он, так же как и многие другие, вернулся с войны.
Тишина была глубокой, недоверчивой и внимательной. Впрочем, она старалась быть учтивой, поскольку говорила женщина, и ее французский был ясным и четким. Ханна вглядывалась в лица, ловила взгляды, устремленные на нее, словно пыталась к ним приспособиться, но когда она увидела Ливию, она замерла и, казалось, затаила дыхание.
По телу Ливии пробежала дрожь, у нее возникло странное ощущение, что незнакомка прекрасно знает ее. Ханне потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки и продолжить свою речь.
— Мы принадлежим к старинному роду немецких граверов из Богемии, и судьба распорядилась так, что теперь мы живем в Баварии. Сегодня вечером в Париже французские члены организационного комитета этой замечательной выставки сумели стереть границы и подняться над горечью и обидой. Они сумели разглядеть и оценить талант человека, воображение художника, работу мастера. От имени своего брата я благодарю их от всего сердца. Дамы и господа, поверьте, эта награда для нас не просто честь, но прежде всего прощение.
Она гордо вскинула подбородок, зажав медаль в руке, словно не хотела с ней больше расставаться, и Ливия увидела слезы в ее глазах.
Среди присутствующих возникло волнение, потому что слова иногда обладают опасной силой, и пережитые страдания были еще слишком свежи, но юная немка осмелилась нарушить эту оглушающую тишину, а потом осталась стоять, вытянувшись в своем черном платье, одинокая и преисполненная достоинства.
Тогда венецианка сделала шаг вперед, потом другой, вынуждая людей, стоявших перед ней, раздвинуться и дать ей пройти, высоко подняла руки и принялась аплодировать, негромко, затем все сильнее, и взгляды двух женщин встретились. Они понимали друг друга без слов, просто потому, что обе были матерями и женщинами вопреки всему, и знали что такое одиночество, горе, любовь и гнев, пережив их во время этой войны, которая калечила прежде всего души, а потом уже тела. Затем к молодой женщине с золотыми волосами подошел голубоглазый мужчина, который тоже начал аплодировать, и вскоре к ним постепенно присоединились остальные; звук аплодисментов окреп, стал стройнее и эхом разлетелся среди сверкающего хрусталя, устремившись ввысь мощной неодолимой волной, чтобы отразиться от мраморных колонн и высоких сводов старинного королевского дворца.