– Ну вот. Волноваться нечего, такое со многими случается. Видите, сколько у меня тут карт лежит? Волноваться нечего – скоро будете как новенький. Когда придете домой, позвоните туда и запишитесь.
Взяв карточку, Саймон собрался уходить.
– Волноваться нечего, – в третий раз повторил пакистанец, – скорее всего вылечить это будет несложно.
Саймон кивнул и попытался улыбнуться. Потом открыл дверь.
– Как бы то ни было, это же не серьезное заболевание, вроде сифилиса, – сказал врач.
Две сидевшие в приемной престарелые женщины радостно навострили уши и жадно вперились в Саймона, когда он проходил мимо.
Ему хотелось провалиться сквозь землю.
Стоя на тротуаре в ожидании автобуса, Саймон думал: «У меня венерическое заболевание. Я где-то подхватил венерическое заболевание. Венерическое заболевание я где-то подхватил». И так раз за разом – как мантру.
Ему следует на ходу звонить в колокольчик, как прокаженному.
В автобусе он старался держаться подальше от попутчиков. Он был уверен, что они знают (разве они не способны разглядеть чумных отметин у него на лице?), и одновременно стыдился того, что вынужден хранить это в тайне. Вернувшись домой, он прошел прямо в ванную, ожидая увидеть в зеркале разлагающееся лицо из фильмов ужасов, ожидая, что на него уставится гниющий череп, покрытый пушистой синей плесенью. Вместо этого он увидел розовощекого банковского служащего двадцати с небольшим лет, светловолосого, с чистой кожей.
Неловко достав пенис, он тщательно его проинспектировал. Пенис не был ни гангренозно-зеленым, ни проказно-белым и выглядел совершенно нормальным, если не считать слегка распухшей головки и прозрачных выделений, выступивших из отверстия. Еще он заметил, что его белые трусы испачканы в паху.
Саймон рассердился на себя и еще больше на Бога, ниспославшего ему (скажи же это!) дозу гусарского насморка, предназначенную, по всей видимости, кому-то другому.
В тот вечер он впервые за четыре дня мастурбировал.
Он воображал себе школьницу в голубых хлопчатобумажных трусах, которая превратилась в полицейскую, потом в двух полицейских, потом в трех.
До того момента, когда пришло время кончить, боли не было никакой, а тогда ощущение было такое, будто кто-то заталкивает ему в член перочинный ножик. Будто со спермой выходит подушечка для булавок.
Тогда он в темноте расплакался, но от боли или по какой-то иной причине, определить которую не так просто, не мог бы сказать даже сам Саймон.
Это был последний раз, когда он мастурбировал.
Клиника находилась в крыле мрачной викторианской больницы в центре Лондона. Молодой человек в белом халате взял карточку Саймона и назначение врача и велел ему подождать. Саймон сел на оранжевый пластиковый стул, испещренный коричневыми ожогами от сигарет.
Несколько минут он глядел в пол. Потом, исчерпав этот способ развлечения, стал смотреть в стены, и наконец, не имея другого выбора, на других людей. Слава Богу, тут были одни мужчины (женское отделение находилось этажом выше), и их было больше полудюжины.
Наиболее спокойно вели себя мачо со строек, пришедшие сюда в седьмой или семнадцатый раз и более или менее довольные собой, точно подхваченное ими заболевание свидетельствовало о высокой потенции. Было несколько деловых людей в костюмах и галстуках. Один с сотовым телефоном держался так, будто ничего особенного не происходит. Другой, прячущийся за «Дейли телеграф», краснел, смущаясь, что тут оказался. Еще тут были мужчинки с жиденькими усиками и в потертых плащах: возможно, продавцы газет или учителя на пенсии; округлый малазийский джентльмен, прикуривавший одну от другой папироски, так что пламя никогда не гасло, а переходило с окурка на целую. В углу прикорнула пара перепуганных геев. На вид обоим было не больше восемнадцати. Судя по тому, как они украдкой оглядывались по сторонам, они тоже пришли сюда впервые. Они держались за руки так крепко, что побелели костяшки пальцев, но по возможности незаметно. Им было смертельно страшно.
Саймона это несколько утешило. Он почувствовал себя не таким одиноким.
– Мистер Пауэрс, пожалуйста, – сказал мужчина за стойкой.
Саймон встал, болезненно чувствуя, что на него обратились все взгляды, что его опознали и назвали перед всем светом. Веселый рыжий врач в белом халате терпеливо ждал.
– Прошу за мной, – сказал он.
Они прошли по нескольким коридорам в дверь (на которой висел прикрепленный скотчем кусок плексигласа, на белом листке под ним было нацарапано перьевой ручкой «Д-р. Дж. Бенхэм») в кабинет врача.
– Я доктор Бенхэм, – сказал врач. Руки для пожатия он не протянул. – У вас есть назначение?
– Я отдал его в регистратуре.
– Угу. – Доктор Бенхэм открыл лежащую перед ним на столе папку. На корешке была распечатанная с компьютера наклейка, в которой говорилось:
Зарег. 2. 07. 90. МУЖ. 90/0666L
ПАУЭРС, САЙМОН
Д. р. 12 ОКТ. 63. НЕЖЕНАТ.
Прочтя назначение, Бенхэм поглядел на пенис Саймона и протянул ему лист голубой бумаги из папки. На нем была наверху та же наклейка.
– Посидите в коридоре, – велел он. – За вами придет сестра.
Саймон стал ждать в коридоре.
– Они очень хрупкие, – сказал дочерна обожженный солнцем мужчина, сидевший с ним рядом. Судя по акценту, южноафриканец или зимбабвиец. Во всяком случае, акцент был колониальный.
– Прошу прощения?
– Очень хрупкие, уязвимые. Венерические заболевания. Только подумайте. Простуду или грипп можно подхватить, просто оказавшись в одной комнате с кем-то, кто ими болеет. Венерическим же заболеваниям нужны тепло, влага и интимный контакт.
«Только не моему», – подумал Саймон, но вслух ничего не сказал.
– Знаете, что нагоняет на меня ужас? – спросил южноафриканец.
Саймон покачал головой.
– Что придется рассказать жене, – сказал он и умолк. Пришла сестра и забрала Саймона с собой. Она была молодой и хорошенькой, и он последовал за ней в кабинку. Там она взяла у него листок голубой бумаги.
– Снимите пиджак и закатайте правый рукав.
– Снять пиджак? Она вздохнула.
– Нужно взять кровь на анализ. – А.
Анализ крови был почти приятным в сравнении с тем, что за ним последовало.
– Снимите брюки, – велела сестра.
У нее был явный австралийский акцент. Его пенис съежился, втянулся, казался теперь морщинистым и серым. Он поймал себя на желании сказать ей, что обычно он много больше, но тут она взяла металлический инструмент с проволочной петлей на конце, и он пожалел, что пенис у него не стал еще меньше.
– Сожмите его у основания и несколько раз продвиньте вперед.
Он повиновался. Она завела головку пениса в петлю и вывернула плоть. Саймон поморщился от боли, а медсестра размазала выделение по стеклянной пластинке. Потом указала на стеклянную банку на полке.
– Не могли бы вы туда помочиться?
– Как, отсюда?
Она поджала губы. Саймон заподозрил, что с тех пор, как поступила сюда на работу, эту шутку она слышит по тридцать раз на дню.
Выйдя из кабинки, она оставила его мочиться в одиночестве.
Мочиться Саймону и в лучшие-то времена было тяжело, часто приходилось ждать в туалете, пока все остальные уйдут. Он завидовал людям, которые могут небрежно войти в туалет, расстегнуть ширинку и вести веселый разговор с соседями по писсуару, все это время поливая белый фаянс желтой струей. Часто он вообще не мог мочиться.
Не смог и сейчас.
Вернулась сестра.
– Не выходит? Не беспокойтесь. Посидите в приемной, доктор через минуту вас вызовет.
– У вас НСУ, – сказал доктор Бенхэм. – Неспецифический уретрит.
Саймон кивнул, а потом спросил:
– Что это значит?
– Это значит, что у вас нет гонореи, мистер Пауэре.
– Но у меня не было сексуальных контактов ни… Ни с кем уже…
– О, тут не о чем беспокоиться. Заболевание может быть спонтанным. Вам нет необходимости – эм-м – потакать себе, чтобы им заразиться. – Открыв ящик стола, Бенхэм достал пузырек с таблетками. – Принимайте по одной четыре раза в день перед едой. Откажитесь от алкоголя. Никакого секса. И несколько часов после приема таблетки не пейте молока. Все понятно?