– Не знаю, – удивляется она. – А с чего такие вопросы?
– Просто понять хочу, в кого ты получилась такая красивая.
– Спасибо, что считаешь меня красивой.
– Это не ответ на вопрос.
– В маму, наверное, но черты лица у меня папины.
– Нос… – не успеваю договорить, как она опять смущается.
– Сильно заметно, да?
– Ой, горе ты моё луковое, – обнимаю её и целую в носик. Как раз дожаривается мясо, и я выкладываю свой стейк на тарелку. Наливаю на него чёрный уксус. И перчу из ручной мельницы.
Юлька внимательно так за всем этим наблюдает, у неё такие «живые» глазки и реснички так и хлопают.
И как эту красавицу ещё не охомутали, ума не приложу, чего все остальные мужики так долго ждали. Или она меня одного всю жизнь ждала. Да нет, я в судьбу не верю.
– Попробуешь с кровью, – отрезаю ножом кусочек своего стейка и предлагаю ей.
– Нет, – беззвучно шепчет она и качает головкой. Но всё же приоткрывает ротик я кладу туда кусочек стейка. Она закрывает глазки и стягивает этот кусочек зубками с вилки. Пережёвывает и как опытный дегустатор смотрит куда-то вверх.
– Вкусненько, – мурлычет она.
– Давай я тебе тоже с кровью сделаю, – говорю.
– Нет, дожарь, я вида крови боюсь, мне может плохо стать, – жалуется Юлька. – Я ипохондрик, простудиться боюсь, даже от простой боли в боку скорую вызываю.
– И где болит?
– Вот здесь, – показывает она и кладёт мою руку себе на животик.
А я поглаживаю её по животик, прижимаюсь к ней и целую.
– Не болей Юлечка, больше не болей.
А она начинает перечислять:
– То печень, то желудок, то простуда… ещё и цикл сбился из-за этих таблеток. – А после поворачивается и смотрит мне прямо в глаза. – Прости, но я такая, постоянно жалуюсь, люблю, чтобы меня пожалели. Наверное, я уже достала тебя своим нытьём.
– Нет, что ты, мне нравится быть рядом с тобой, нравится тебя жалеть. Нравится о тебе заботиться, – выкладываю на тарелку её стейк и поливаю чёрным уксусом и не посыпаю перцем, а то мало ли ей острое нельзя.
– Спасибо, ты такой добрый, такой заботливый, – шепчет она и тянется ко мне губами.
И вместо того, чтобы есть, мы опять целуемся, никак нацеловаться не можем.
Наконец я встаю и завариваю чай, а Юлька отрезает кусочек стейка и с аппетитом кладёт его себе в ротик. Обожаю смотреть на то, как она кушает. Это так мило. Мне самому даже есть при этом не надо.
Но я заставляю себя доесть свой стейк и кладу тарелки в раковину. Потом помою. А пока мы с Юлькой сидим и пьём чаёк с печением. А она на меня так смотрит, как будто что-то хочет спросить, но не решается. А я ведь я и сам почти ничего о ней не знаю, как и она обо мне.
– Ты что-то спросить хотела? – Первым нарушаю я тишину.
– И ты что-то хотел, – говорим мы почти одновременно. – Прости, я тебя перебила.
– Это я тебя перебил. – Мы смотрим друг другу в глаза и замолкаем.
Она делает ещё один глоток чая и снова смотрит на меня, а я на неё.
– Наверное, я люблю тебя, – наконец произношу я и вижу улыбочку на её ангельском личике.
– Я это первой хотела сказать, – шепчет Юлечка. – Я все эти дни только о тебе и думаю. – Улыбается она.
– С той дурацкой аварии на парковке, – говорю я.
– С самого начала собеседования, мне Катька так тебя разрекламировала. А ты оказался ещё красивее, чем я рассчитывала. Признаться, к такому я была не готова.
– Знаешь, – качаю головой. – Я не особо люблю обсуждать свою красоту или внешность.
– Но ты же знаешь, что ты дьявольски красив, тебе же об этом, наверное, не раз говорили.
– Я догадывался, – нахмуриваю брови. – Просто непривычно как-то от девушки комплименты выслушивать. – Немного смущаюсь. Я всегда смущаюсь, когда меня расхваливают.
– Если бы ты не был таким красавчиком, я бы в тебя не влюбилась, – она нежно прикасается к моему лицу и поглаживает меня по щеке.
– Приятно такое от красотки услышать.
– А ты правда считаешь меня красоткой? А как же мой нос?
– Я в жизни не встречал никого красивее … я вообще был в шоке когда тебя увидел. Меня чуть светом исходящим от тебя не ослепило. Как тебя ещё не увели до такого возраста. Наверное, отбоя от мужиков не было.
– Ну-у-у, увести пытались, – смеётся Юлечка. – Да кому я нужна, «хромая уточка», у меня бесплодие и куча болячек по женской линии. У меня никогда не будет детей, – мне кажется, я вижу блеск слезинки в её глазах.
– Мне нужна, – крепко прижимаю её к своей груди. – Ты мне нужна, какая угодно. Оставайся всегда такой, как сейчас.
– Но мы же всё равно расстанемся. Рано или поздно ты захочешь кого помоложе, ты захочешь деток, – говорит Юлька.
– А вот и не угадала, я никогда не захочу детей. Я вообще не хочу детей.
– А как же продолжение рода? – Непонимающе смотрит она на меня.
– У моей сестры четверо, у моего брата двое, а с братом мы однояйцевые близнецы, – сам смеюсь, и Юлька начинает смеяться. – Однояйцевые не в том смысле.
– Я тоже так подумала… – едва удерживается она от смеха. Господи, какой же у неё голосок, когда смеётся. – Яйца то у тебя на месте.
– Нашли что обсуждать, мои яйца, – качаю головой и улыбаюсь.
– У тебя очень красивые яйца и весь ты очень красивый, – нерешительно проводит она рукой по моему лицу. Обожаю её нерешительность. Просто обожаю её.
– Да, смешная шутка, – говорю. – Да вот только родители задолбались нас из школы в школу переводить. Просто мы с братом били всех, кто нас однояйцевыми обзывал. А иногда это были старшеклассники, иногда они были сильнее нас. Но мы-то были всегда вдвоём. Мы же однояйцевые. – Смеюсь я, и она смеётся. Господи, какая тупая шутка, сколько можно над ней уже ржать. Но стоит мне посмотреть на Юльку, как смеётся она, и мне становится смешнее вдвойне.
– Так, – серьёзно говорит она. – Я срочно хочу пересчитать твои яйца, убедиться, что там их два.
– Валяй, – расставляю я руки в стороны, а она так смело лезет ко мне в ширинку и так нерешительно прикасается рукой к моему члену. Она вообще такая стеснительная и такая милая.
Юлька вынимает руку из моих трусов и подносит её к лицу.
– Фу-у-у, – говорю я. – Помой.
– Да зачем, я тобой не брезгую, мне нравится, как ты пахнешь, – немножко задумывается. – Тебе же нравится, как пахну я.
– Твоя писюшка и мой член, это не одно и то же, – качаю головой.
– А какая между нами разница? Тебе нравится моё тело, а мне нравится твой член, – томно вздыхает она.
– Всё, хватит этих разговоров, – говорю.
– Хватит, а то я уже возбудилась.
– Я могу сделать так, чтобы ты кончила, – провожу рукой по её животику.
– Сделай, – томно вздыхает она, и мы опять целуемся. – С тобой рядом мне не хочется ни есть, ни спать, а только трахаться.
– И мне тоже, – обнимаю её за плечи и прикасаюсь губами к её шее. – Люблю тебя, – шепчу ей на ушко.
– И я тебя люблю, – признаётся она дрожащими губами. Мне кажется, что от избытка чувств она сейчас заплачет.
– Давай уже ляжем спать, – беру я её на руки и уношу в спальную. А Юлечка зевает так, что глазки слезятся. Мусечка моя, она ещё милее, чем это возможно.
Мы ложимся на кровать и смотрим друг на друга, я смотрю ей в глаза, а она гладит меня по лицу.
– А ты, правда, воевал? – спрашивает она меня.
– Да, – киваю я.
– И людей убивал? И погибнуть мог там? – расширяются её зрачки.
Я переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок:
– Это уже в прошлом, – вздыхаю я. – Не все вернулись с той войны… и столько их, друзей хороших лежать осталось в темноте у незнакомого посёлка, на безымянной высоте… и я поклялся никогда их не забывать. Кто-то же должен их всех помнить.
Поворачиваюсь к Юлечке – спит, моя ласточка. Прижимаю её к себе и целую в лобик.
– Ты такой смелый, – сквозь сон шепчет она.
– Люблю тебя, – шепчу я и выключаю ночник.
А сам больше не могу спать. Лежу и смотрю в потолок. Поднимаюсь и подхожу к окошку. Смотрю на далёкие звёзды, а в голове играет ДДТ: «Кто о смерти скажет нам пару честных слов, жаль нет чёрных ящиков у павших моряков. Карандаш ломается, холодно, темно, капитан Колесников пишет нам письмо».