— Подумай, — Киран попытался объяснить. — Представь, я скажу тебе. Ты будешь знать, где какое-то оружие и какие-то люди, уже знаешь это место, знаешь лица тех уродов…
— Они сказали, что отпустят домой… — в её огромных глазах застыл ужас, когда слова ан-вэйца обрели смысл.
Кошмар происходящего медленно проникал в её сознание. Глаза округлились, лицо застыло, напоминая замершую лань перед когтистыми лапами хищника, что готовился к прыжку.
— Подумай, — повторил он. — Может, тогда они и меня домой отпустят?
Вэйка медленно переводила взгляд от одного его увечья к другому. Несмотря на то, что в подвале царили холод и сырость, стопы мужчины были обнажены. Что бы бандиты ни делали с пальцами на его ногах, под ногтями виднелись кровоподтеки. Его ноги и торс скрывала порванная одежда, но Киран чувствовал, что раздробленные ребра мешают глубоко дышать, и любое резкое движение могло стать для его легких последним. Сломанная рука безвольно висела на плече, синяки и отёки раскрашивали лицо во все оттенки синего, фиолетового, красного и зеленого цветов. На месте правого уха виднелись лишь кровавые куски висящей кожи, а черные волосы на голове прядями слиплись от крови и пота.
Свобода и жизнь ему больше не грозили.
— Но я же не виновата… я просто случайно, у меня ребенок дома… — её лепет напоминал ему речь ан-вэйского дитя.
— Мне очень жаль, — Киран не лгал.
Она отвернулась от мужчины, уставилась на прутья ржавой решетки и, подползя к двери, начала изо всех сил её на себя дергать. Попыталась поковыряться в замке тонкой заколкой со своей головы, но та лишь погнулась и ничем не помогла. В конце концов, вэйка сдалась: легла на пол и свернулась в позе эмбриона, продолжая бормотать непонятные Кирану слова.
— Я не хочу умирать, — прошептала она на ан-вэйском. — Мне нельзя умирать. Я не умру.
Если бы он мог выбраться, их встречи бы и не состоялось. Киран не сказал ей «Смирись», жалость застряла где-то в горле и заставила его промолчать. Он и сам умрет, никакой самообман уже не работал.
Затянувшаяся пауза превратилась в молчание и попытки полудремы. Глаза Кирана закрывались, уговаривая его ненадолго забыться, но он продолжал наблюдать за подрагивающими плечами девчонки до тех пор, пока окончательно не обессилел.
Сколько прошло времени, никто не знал, но его разбудил грубый вэйский голос. Девушка вскочила к решетке, но, вскрикнув от боли в ноге, села обратно на пол. Ублюдок что-то спросил, а вэйка в ответ, качая головой, жалобно отвечала. Киран догадывался, что та умоляла о свободе. Бестолковая не смирилась: даже когда ублюдок, усмехаясь, прошел мимо клетки, не получив желаемых ответов, она выкрикивала свои мольбы ему вслед. Только зря силы тратила.
С Кираном она заговорить не пыталась. Для себя он решил, что игнорировать её проще, чем жалеть. Чуть позже подошел другой урод из банды и оставил у решетки стакан с водой. Ан-вэйец собрался с силами и, опираясь о стену, встал. Цепь зазвенела.
От его движений девчонка испугалась: она сжалась в противоположном углу клетки и молча наблюдала, как мужчина на дрожащих ногах медленно подошел к стакану и осушил половину содержимого одним глотком. Затем он покосился на нее и протянул оставшуюся половину.
— Пей.
Вэйка покачала головой, не сводя с него взгляда испуганных глаз. Киран был уверен, что бояться ей стоило только своих соотечественников.
— Пей, — повторил он. Долго стоять становилось пыткой. Но куда невыносимее осознавать, насколько слабым и жалким он стал.
Когда она вновь отказалась, он пожал плечами и допил воду. Бестолковая: когда еще им повезет с водой? В желудке уже давно всё сжалось и умерло от голода.
Его тюремщики не догадывались, что вода была тем малым, что поддерживало в нём жизнь. Морская, она, как и всё Мирное море, омывала берега острова Ан-Вэй, а значит, давала ан-вэйцу тонкую ниточку связи с Родиной. Если бы не это, его дух давно бы покинул тело, сдавшееся под гнетом пыток.
Киран с трудом вернулся на свое «место» у стены и сел, поморщившись от боли в груди. Он чувствовал: осталось недолго. Сотни сражений за спиной, столько угроз умереть героем в бою, но жизнь распорядилась иначе. Он гнил за решеткой.
Время – странная штука, когда не имеешь возможности за ним следить. Оно текло, не раскрывая скорости своего течения. Проходили ли в молчании минуты или часы, никто из пленников не знал.
Девчонка беспокойно заерзала, осматривая камеру.
— Когда меня сюда притащили, было двадцатое апреля. Я думаю, это было вчера, — неожиданно заговорила с ним она. — Была ночь. Сейчас двадцать первое апреля, наверное.