С опаской поглядывая на его осторожные, плавные движения, сажусь, подтягивая коленки, кутаюсь в одеяло, и медленно отодвигаюсь подальше от одного из моих похитителей.
— Не бойся, я не причиню тебе вреда, — отступив еще на пару шагов к стеллажу с книгами, убедительно говорит он, продолжая внимательно за мной наблюдать, как за подопытной мышью.
Ага. Как бы не так! Еще недавно вы были милыми чудаковатыми братьями и моими соседями по отелю. А в итоге выкрали и увезли непонятно куда и зачем. Ваш лимит доверия на этом исчерпан, господа похитители.
Пока рыжий с интересом пробегал по корешкам книг, расставленных на стеллажах, я в очередной раз окинула неподвижного мужчину подозрительным взглядом. Чувство было странное, словно он и сам боялся меня спугнуть, но от этого бояться его меньше у меня не получалось. А стоило рыжему пошевелить рукой, всего-навсего доставая с полки заинтересовавшую его книгу, как я неожиданно для самой себя вздрогнула.
Заметив это, мужчина разочарованно склонил голову, до белизны костяшек сжимая в руке выбранную книгу, и направился по направлению к выходу из комнаты.
— Постой, — набравшись смелости, рискнула снова привлечь к себе внимание. — Сколько я была в отключке?
Едва услышав мой испуганный голос, мужчина остановился.
— Больше суток, — обернулся он, откровенно меня разглядывая. — Рекомендую помыться и поесть, пока не приехал шеф.
На тумбочке замечаю новый поднос с чашкой чая и каким-то бутербродом. На полу уже ничего нет, все убрано. Когда только успели?
— Шеф? Аркадий?
— Он самый, — уже не глядя, отвечает Юрий, одновременно запихивая поглубже торчащий из заднего кармана джинсов модный смартфон.
— Что ему от меня нужно? — рискую задать главный вопрос, пока мужчина в хорошем расположении духа и идет на контакт.
— Скоро узнаешь, — последний раз окидывает меня взглядом, преисполненным то ли жалости, то ли сочувствия.
Закрывает за собой дверь. Два поворота ключа, стук удаляющихся шагов по коридору и тишина.
Юрий
Заложница и чудовище?
— Ну и как там наша спящая красавица? — растянувшийся на диване Бонд оторвался от просмотра очередного боевика. — Орала, кусалась, царапалась, пыталась сбежать?
— Нет, ничего такого. Ей приснился кошмар.
Я присел рядом, глядя на меняющиеся картинки на экране. Там снова кто-то кого-то с усердием мутузил. Бонд явно болел за того, что покрупнее. Ясное дело, с таким зверем любому приятно себя ассоциировать. Но и второй не отставал, битва была, что надо. Бонд то неожиданно дергал руками, напрягая мышцы, то, увлеченный действием на экране, издавал странные сдавленные звуки, словно били его.
А я думал совсем о другом. За эти пару дней, пока мы везли девку в этот дом, спрятанный в джунглях на одиноком острове, что-то в моем отношении к ней изменилось. Тот образ, который я создал в своей голове, о богатой набалованной суке, безжалостно разбился о реальность.
Одно дело наблюдать за человеком через камеру или прослушивать его голос в записи. И совсем другое, когда он рядом, по-настоящему живой. Когда, поднимая ее на руки, тебя обволакивает легкий естественный аромат ее волос, а кожи касаются густые шелковистые пряди. Когда она, такая хрупкая и беззащитная, в простом платьице, с девственно чистым лицом без грамма косметики. Наблюдать, как подрагивают ее веки с пушистыми ресницами, и она беззвучно дышит во сне. Так тихо, что пару раз я даже прикладывал руку к ее небольшой упругой груди, явно натуральной, проверить, бьется ли сердце. Как под суровым взглядом Бонда боролся с желанием прижать ее к себе и успокоить, когда она испуганно звала маму во сне под действием наркотика, дергалась и стонала, словно загнанный зверек.
Он и так посмеивался надо мной, когда ночью на лодке я укрыл своей ветровкой ее дрожащее от пронизывающего ветра тело. Или когда оставил рядом с ее кроватью поднос со стаканом воды, аспирином и фруктами, на случай, если девчонка проголодалась. Надо было и свет оставить, чтобы она этот поднос не перевернула. Для меня самого было странно, но о ней почему-то хотелось заботиться.
Всю жизнь я убеждал себя, что нельзя привязываться к людям, нельзя подпускать кого-то слишком близко. Это непростительная слабость, добровольно создать уязвимое место. Сам не заметишь, как чьи-то щупальца уже проникают в твою душу, копошатся там, поднимая со дна давно забытый, поросший водорослями старый хлам, и медленно выворачивают наизнанку, оголяя затянувшиеся рубцами раны.
С другой стороны, я и не собирался сближаться с ней. Роли распределены, она — заложница, я — похититель. Какое-то время нам придется жить под одной крышей. Так почему бы не сделать эти дни для нее более сносными? Тем более, шеф сам приказал о ней позаботиться.