«Это хуже, чем преступление. Это ошибка», — сказал, узнав об этой казни, депутат Антуан Булэ. Фраза оказалась так хороша, что ее приписали Фуше, а потом Талейрану. Но только Великобритания, Россия и Австрия выразили протест против этого злодеяния. Узнав о казни своего бывшего воспитанника, старый аббат Лабдан был настолько потрясен, что слегка тронулся умом. Он окончит свои дни в Одессе в 1808 году под крылом другого своего ученика — Дюка де Ришельё…
Престиж Бонапарта не пострадал; 26 мая 1804 года он, «президент Итальянской республики», короновался как король Италии в Миланском соборе, сделав вице-королем своего приемного сына Евгения Богарне, а 2 декабря 1804-го в соборе Парижской Богоматери возложил на себя корону как император французов Наполеон I. Его провозглашение императором состоялось по инициативе сената и по результатам плебисцита: за это решение было подано 3 миллиона 572 тысячи голосов. (Сбылось предсказание Дюка, сделанное десять лет тому назад.) Парадоксальным образом основание новой династии должно было уберечь завоевания революции: на монетах времен Империи было выбито «Император Наполеон — Французская Республика».
В апреле 1805 года Великобритания, второй год находившаяся с Францией в состоянии войны, подписала союзный договор с Россией, а затем попыталась сблизиться с Австрией, не слишком желавшей ввязываться в новый конфликт, но не имевшей выбора. К новой антифранцузской коалиции примкнула также Швеция. Только Пруссия решила сохранить нейтралитет.
Если начнется война, муж не сможет к ней приехать, как собирался — вот о чем, верно, думала несчастная Аделаида Розалия, пленница своего тела и невольница своей любви…
Новый Вавилон
«По всему этому Вы с легкостью поймете печаль, охватившую меня при вступлении в мою новую губернию, и, надеюсь, простите мне, что я проклял тот час, когда согласился», — писал Ришельё в «Записках о нынешнем состоянии Одессы и ее окрестностей», адресованных в декабре 1804 года близкому другу, имя которого нам неизвестно. В январе 1805-го он вместе с Контениусом снова уехал в столицу. Вероятно, отчет о проделанной работе настолько впечатлил императора, что 9 марта Александр I назначил Дюка Ришельё генерал-губернатором всей Новороссии вместо А. А. Беклешева, сохранив за ним пост одесского градоначальника и передав под его команду 19 полков. Герцог обладал редчайшими качествами, выгодно отличавшими его от других губернаторов, — порядочностью и бескорыстием. Отныне под его управлением находилась территория в 400 тысяч квадратных километров, равная 4/5 территории Франции. И она требовала хозяйского глаза! Период его разъездов по Одессе теперь казался милой порой, когда он вел жизнь домоседа…
В Одессу Ришельё вернулся через Екатеринослав и Херсон, потом отдельно прокатился в Овидиополь, где был поражен антисанитарными условиями, в которых жили поселенцы. В апреле — мае он посетил Григориополь, снова Херсон и Крым. Его настроение сменилось с подавленного на боевое. «Если Господь отпустит мне жизни, я постараюсь, чтобы помнили, что краями сими управлял Ришельё, — писал он в мае сестре, маркизе де Монкальм. — Я не желаю иной награды». В августе — новое инспекционное турне: Херсон, Крым, Екатеринослав и возвращение в Одессу через Дубоссары. В октябре Дюк сообщил мачехе: «Я только что совершил небольшую поездку в восемьсот французских лье (примерно 3200 километров. — Е. Г.) по моим губерниям… Нынче летом я проехал больше двух тысяч лье, чтобы познакомиться со всеми вверенными мне провинциями, и так же будет почти каждый год… В стране, где всё нужно создавать с нуля, необходимо всё видеть своими глазами. Впрочем, сия деятельность подходит мне физически и морально».
Жалованье градоначальника составляло 1800 рублей в год плюс 1200 рублей «столовых»; теперь же Ришельё как генерал-губернатор получал десять тысяч рублей в год да еще шесть тысяч ренты как командор Мальтийского ордена (память о Павле). Порой император вознаграждал Дюка за труды от щедрот своих, так что со временем его годовой доход вырос с 15 до 25 тысяч рублей — эта сумма казалась ему вполне достаточной, хотя полностью уходила на домашнее хозяйство. Дюк ею удовлетворялся и замечал, что живет небогато, лишь тогда, когда не мог дать кому-то столько денег, сколько желал. Сам же он, имевший перед глазами дурной пример отца и деда, никогда не жил в долг и не пытался перехватить у кого-то денег. Когда его собеседники заводили разговор о догоровизне, нехватке средств для торговли, он обычно отвечал со смехом: «Пошлите ко мне домой, моя казна для вас открыта, там, верно, есть рублей пятьдесят, они в вашем распоряжении». Надо признать, что к деньгам он относился довольно беззаботно: отдавал или одалживал их любому, кто ни попросит, даже без расписки. Один человек попросил одолжить ему четыре тысячи рублей на год, выписав форменный вексель. «У меня эти деньги есть, я вам их одолжу и прошу их вернуть, поскольку я беден, — ответил Дюк, — но векселя не нужно, раз вы намерены уплатить, а если не пожелаете, то не я же вас заставлю».
Резиденция генерал-губернаторов находилась в Херсоне, однако Ришельё не желал покидать Одессу. Жил он по-прежнему в своих пяти комнатах, обставленных крайне просто. В рабочем кабинете стояло канапе, на которое по вечерам стелили простыни, и он там спал. Дюк обзавелся деятельными и надежными помощниками: трое личных адъютантов (первый составлял сводки из донесений войск, находившихся под командованием генерал-губернатора; второй управлял его домашним хозяйством и надзирал за некоторыми работами по благоустройству Одессы; третий не имел четко обозначенных обязанностей, то есть делал всё, что прикажут); штаб дивизии, которой он командовал лично, возглавляемый графом де Венансоном из Пьемонта и состоящий из троих штабных офицеров и двоих военных инженеров; канцелярия из четверых секретарей (для Одессы, Херсонской, Екатеринославской и Таврической губерний), каждый из которых имел в своем распоряжении двух-трех подчиненных. Содержание этого аппарата обходилось казне всего в пять тысяч рублей в год. Фома Александрович Кобле стал губернским предводителем дворянства.
Зимой и летом Дюк вставал в шесть утра, в восемь завтракал в одиночестве чашкой кофе с молоком, затем в течение часа принимал просителей разных сословий, после чего работал вместе с помощниками до половины первого. Во время приема Ришельё предпочитал выслушивать людей, а не читать прошения: «Адвокаты бы всё запутали и усложнили дело, а они расскажут мне самую суть». В час он обедал вместе с членами администрации, адъютантами и несколькими друзьями, причем сам вставал, чтобы налить шампанское даже молодым людям, вне зависимости от их социального статуса: он не любил церемоний и чинопочитания. В общей сложности за обеденным столом собиралось человек двадцать. Потом он снова работал за маленьким круглым столиком, где даже некуда было облокотиться: собственноручно вел деловую, служебную и личную переписку, причем писал всегда сразу набело — по-французски, по-русски, по-немецки или по-английски, напевая себе под нос или в полный голос, а еще читал газеты и всю периодику, какую только мог достать. Каждый год он составлял статистический отчет по своим губерниям. Перед ужином Ришельё уходил в город. На ужин, с девяти до одиннадцати часов вечера, собирались только близкие знакомцы или знатные проезжающие. Зимой Дюк каждую неделю устраивал званый ужин, а по воскресеньям принимал у себя всех членов администрации и военного командования. Шарль Сикар, летом 1805 года окончательно обосновавшийся в Одессе, отмечает, что хозяин был таким предупредительным и имел такие изысканные манеры, что каждый старался «соответствовать». При этом даже в узком кругу он всегда оставался герцогом де Ришельё, то есть не опускался до фамильярности, а внушал к себе уважение.