И враз будто переменился шепот, из восторженного стал настороженным, и взгляды словно остекленели, нехорошо, недобро поблескивали. Тэмулгэн глянул на дочь, и ее улыбка вдруг показалась ему высокомерной, а красота – нездешней, неправильной, слишком уж совершенной. Зажал уши руками, зажмурился. Что с ним? Что с ними всеми? Ведь только что они любовались Джалар, желали ей лучшего жениха в Краю!
А шепот нарастал:
– Нашли кого наряжать…
– Что ж никто не подсказал им, глупым…
– Да разве можно такую – в весеннюю деву!
– Теперь заморозков не избежать иль еще какой напасти…
– Такая воду вскроет – вся рыба из озера уйдет…
– Ну так остановите ее!
– Как ты ее остановишь? Нельзя весенний ход прерывать, беды не оберешься!
– Тут непонятно, что страшнее…
Тэмулгэн не прерывал их. Солнце для него померкло и небо заволокло тучами, но он сцепил зубы и молчал. Он знал себя очень хорошо. Знал, что если обернется сейчас, увидит их лица, даст волю гневу, то беды точно не миновать: начнется драка, нарушится весенний ход, а дочь, такая красивая, такая гордая отведенной ей ролью… Она же ничего не поймет!
Он сделал вид, что не слышит злого шепота, не видит сердитых лиц соседей. Они столько лет молчали! Ни разу никто не сказал ему: «Что-то не так с твоей дочерью, Тэмулгэн!» Что ж они – сами не видели и вдруг прозрели? Увидели ее в наряде весенней девы и поняли? Может, позавидовали, потому что выбрали не их дочь? Или терпели из уважения к нему, к Тхоке? «Почему мама молчала? Она бы поняла, почуяла бы, если бы с Джалар было что-то не то». Он поискал глазами мать в толпе, но не нашел. Не увидев и Такун, он успокоил себя мыслью, что Тхока бы не прозевала лойманку в семье, а уж подменыша тем более, но принял твердое решение отправить дочь в город, к Севруджи, подальше от этого шепота, от косых взглядов.
Джалар высоко подняла ветку и со всей силы ударила об лед. Он пружинно толкнул ее обратно, заныло плечо, но она ударила еще и еще раз. Показалось, что люди недобро шепчутся, глядя на ее беспомощность. Тоскливо подумала: «Сильная Мон с первого раза бы разбила, надо было ее выбирать весенней девой». Ударила снова, посмотрела в даль озера. Там, где-то в его глубине, течет неостановимая Олонга, ее река. Быстрая, дерзкая, и никакой лед ей не страшен, никакая зима. «Помоги мне, реченька, разломай зиму, прогони Навь», – попросила Джалар и присела на корточки, склонилась над самой остекленевшей водой. Зажмурилась, представив, как Олонга помогает ей изнутри озера, выпрямилась и снова ударила веткой. Лед хрустнул, раскололся, брызнул фонтанчик свежей воды, закричали люди Рыси. Джалар с облегчением выдохнула. Она справилась. Она – и Олонга. Лойманка Вира забила в бубен, заиграл на свирели Эркен. Кто-то подхватил Джалар, вытащил в центр поляны, вокруг нее тут же заструился хоровод. Она стучала по земле сосновой веткой, будя Явь, в такт бубну и свирели, щеки ее пылали от свежего воздуха, от юного солнца, от полноты жизни и радости.
– Я возьму тебя в жены, Джалар! – крикнул вдруг Халан.
Джалар засмеялась. Увидела, как нахмурился ее сосед Лэгжин, как дернулся Гармас: и тот и другой уже разговаривали с ее отцом, спрашивали, не будет ли он против, если они поймают его дочь на невестиных гонках. Джалар было весело от их внимания, от их влюбленности. Она чувствовала себя сильной, живой, всеми любимой.
Ее отец, как самый уважаемый охотник Края (даром что больше не бьет оленей, его дом самый богатый, ружье – самое удачливое, а ноги – самые быстрые), вышел в центр поляны и провозгласил:
– Проводим Щуку, позовем Рысь! Поймаем солнце в сети, да будет весна быстрой, дружной и милостивой к нам, детям Рыси.
Он снял с плеча мешок и выпустил из него белку. Она была еще по-зимнему серой, но хвост уже начал рыжеть. Секунду зверек сидел, жмурясь на ярком свету, а потом юркнул между ног Тэмулгэна и бросился наутек, к лесу. Молодые неженатые мужчины, парни, мальчишки кинулись за ним, а женщины остались на поляне, подбадривали охотников криками и смехом.
– Эх, пустили бы меня, я бы вмиг эту белку поймала, – сказала Мон. Глаза ее азартно сверкали, а ноги, казалось, стоят на месте только благодаря усилию воли.
– Ой, Мон, тебе лишь бы наравне с парнями, – улыбнулась Нёна. – Как ты замуж пойдешь, не представляю! Кто будет в доме хозяин?
– Я, конечно, – расхохоталась Мон.
Она подбежала к отцу Эркена, что-то сказала ему, стянула с его плеча ружье, вскинула, замерла и выстрелила. С ближайшей сосны упала шишка, и тут же замелькал между веток беличий хвост, а парни заметались по лесу. Белку они потеряли из виду, а она оказалась неглупой, притаилась. Выстрел Мон спугнул ее, заставил бежать. Кто-то наконец заметил зверька, погоня продолжилась.