Джалар разложила сено возле сосен. Холодный год, суровая зима. Оленихи отощали, их видят у деревень. На исходе времени Лося двух, с перерезанным горлом, притащил Анык. Долго похвалялся, что они его подпустили на расстояние вытянутой руки. Джалар шила и плакала беззвучно. Доверчивые они, голодные. Кого угодно подпустишь, если снег в два метра и под ледяной коркой. Что этому Аныку, есть нечего? С голоду умирает? Анык говорил и говорил и посматривал в ее темный угол, потом все же не выдержал, сказал с обидой:
– Джалар, что ты там сидишь, выйди, полюбуйся, какая охота в наших лесах.
Джалар не смогла стерпеть, выскочила из дома, закрыв заплаканное лицо ладонями. Перебежала через двор, звездный шатер сиял над нею, но она ничего не видела, не хотела видеть. В глазах стояли окровавленные оленихи, их тела. Она помнила их, она их знала. Их запах, влагу их глаз, тепло их шерсти. Конечно, это не могли быть те самые оленихи, но, может, это их дети или дети их детей.
Она возненавидела Аныка. Возненавидела тут же, хотя еще вчера краснела, стоило ему зайти в дом, и радовалась, когда отец хвалил его. Но все изменилось сейчас. Она его ненавидела. Ненавидела так яростно, что не могла себя остановить.
На следующий день Анык шел пьяный из гостей и у самого своего порога упал, а встать уже не смог. Замерз.
Отец ничего не сказал тогда, хоть и пришел с прощания чернее весенней земли, а Тхока, как узнала о смерти Аныка, схватила Джалар за косу, потащила в баню, заставила натопить так, что щеки ломило, и драила Джалар, и веником била, и выла, и песни пела, и шептала что-то, но Джалар уже не понимала что. Она плыла в горячем сне между древесных стволов, плыла прямо в руки Нави, что стояла на опушке рядом с двумя оленихами, но принимать ее не хотела, и стоило Джалар подойти, как ее отталкивали сильные руки.
Когда она очнулась, отец подвел ее к стогу сена, сказал:
– Перетаскаешь вдоль оленьей тропы, что на пятом перекате начинается. И чтобы ни слова от тебя не слышал, пока весь стог олени не съедят.
В тот же день Джалар набила мешок сеном, приладила его на спину, надела лыжи и пошла к Олонге.
Все знают, как хотел Тэмулгэн, лучший охотник Края, дочь. У него было трое сыновей, но они уехали, разлетелись по большим городам, чужим народам. Кто учился, кто женился, кто работал. Никого не осталось в родном Краю. И не дождешься, когда приедут. Пятеро внуков у него, а он так редко видит их, что путается в именах и возрастах. Как-то неправильно растил он сыновей. У соседей вон дети на месте, все при деле, а его Севруджи, хороший мальчик… Приезжали важные люди, сказали «очень умный, надо учиться». И забрали их первенца. Тэмулгэн не хотел, ругался. Что делать человеку из Края в большом мире? Но Тхока уговорила. Все мечтала, что он станет ученым, как дед, и вернется в Край. Но Севруджи не вернулся и остальных за собой переманил. Сначала они приезжали, проведывали, но давно уже никто не бывал у них, и письма пишут так редко, и идут эти письма так долго, что с тоски подохнешь, пока дождешься. Тхока с Такун плачут, думают, что-то случилось, но он-то понимает: неблагодарные мальчишки, разлетелись – и дела им нет до отчего дома, до бабки с матерью.
И когда не старая еще Такун родила ему дочь, он возблагодарил небо и землю. Он назвал ее Джалар – «соль земли», «основа», «опора». Имя это никому не нравилось, казалось чужим, странным, хотя на самом деле было исконно здешним, просто очень древним, забытым. Соседи недоумевали, хмурились, но Тхока кивнула, довольная, и сказала:
– Это имя всегда будет ей защитой, как сама земля под ногами.
Такун согласилась. Она была счастлива, что родила не еще одного сына, а долгожданную дочь. Потому что, как бы ни любила она своих мальчиков, Тэмулгэн знал, что жена мечтала о дочери. Куда денется дочь? Никуда. Будет им на старость утешение и подмога. До старости еще далеко, ну да и Джалар еще маленькая, бестолковая. Носится по лесам, разговаривает с Олонгой, да вот еще чует он в дочери неведомую ему силу, страшную, неукротимую. Тэмулгэн погладил амулет на шее, вспомнив беднягу Аныка. Страшно, страшно думать об этом!
Но еще страшнее вспоминать, как они сами чуть не потеряли Джалар. Давно. Лет шесть уже прошло, не меньше. Сколько ей было тогда? Наверное, девять. Да, точно, летом Джалар исполнилось девять, а зимой это все и случилось. Он вместе с дочерью пошел на старое пастбище. И зачем он вообще поехал туда? Что он там забыл? Сейчас и не вспомнить.
Они уже возвращались, короткий зимний день тихонько клонился к вечеру, но солнце было еще веселое, и Тэмулгэн не сильно оглядывался на дочь, тем более что лыжня накатана. Перед поворотом на пятый перекат Олонги он долго ждал ее, успел замерзнуть лицом и пальцами ног. Даже крикнул: