Оба теперь хватаются за пояса,
Каждый бросает другого через плечо.
В ханском покое неистовый шум поднялся,
Стало от их дыханий бойцам горячо,
Богатыри просыпаются, смотрят во тьму,
С твердой уверенностью говорят меж собой:
«Наш властелин, если вступит с кем-нибудь
в бой,
За ночь себя победить не даст никому.
Ляжем подальше, к стенам, — и вся недолга».
Хонгор, едва рассвело, поборол врага.
Хана Джилгина сунул в большую тулму.
Через плечо перекинул тяжкую кладь,
Даже не глядя на спящих богатырей,
Вышел, раскрыв чешуйчатых десять дверей,
Стал пробираться сквозь бесконечную рать…
Даже китайской иголке тонкой — и той
Некуда было воткнуться: с такой густотой
В Хонгрово тело впились наконечники пик!
Но богатырь к жестоким ранам привык,
Быстро он к сивому Лыске успел подойти,
Переломав наконечники на пути.
Приторочил он к седлу большую тулму,
Сел на коня, пустился в обратный путь.
Множество пик полетело вдогонку ему, —
В сивку вонзились, в Хонгрову спину и грудь.
Но посмотрите, сивко хангайский каков:
Вверх он проделал одиннадцать тысяч прыжков,
Вниз он проделал одиннадцать тысяч прыжков, —
И наконечники выпали сами собой.
Хонгор поехал знакомой уже тропой
И проскакал девяносто дней и ночей.
Нет ни людской, ни звериной жизни вокруг…
Топот коней к нему доносится вдруг:
Тридцать и пять догоняют его силачей,
А впереди летит богатырь Мал-Улан.
«Если одним ударом секиры своей
Всадника я не сражу, — кричит великан, —
Смерть от руки Джилгина тогда я найду,
В будущей жизни буду наказан в аду
Ханом Эрликом, великим судьей мертвецов!»
И обнажил он секиру — грозу храбрецов,
Между лопатками страшный нанес удар,
И зазвенела сталь, запылали, как жар,
Верхние две застежки тяжелой брони,
В разные стороны разлетелись они,
В спину железо вонзилось, и кровь бежит, —
Вытащить эту секиру с трудом удалось.
Хонгор помчался быстрее, делая вид,
Что не заметил удара… Пронзали насквозь
Хонгрово тело тысячи копий и стрел,-.
Хонгор не чувствовал их и дальше летел.
Богатыри, броня Джилгиновых дел,
Следовали неотступно невдалеке.
Вскоре дошло до того, что совсем похудел
Сивый скакун — драгоценный Оцол Кеке:
Жира не стало на шее, мозга в кости…
Хонгор тогда, поразмыслив, свернул с пути,
Спешился, Лыску пустил пастись на луга.
Мягкие травы бархата были нежней.
Вот, муравейников гуще, пыли плотней,
Алого Хонгра нагнало войско врага
И окружило семью кругами его.
Но запугать нелегко врагами его,
Хонгор один пойдет на безмерную рать!
Принял он бой — один, от своих вдалеке.
К этому времени сивый Оцол Кеке
Жиру немного успел на шее набрать.
Хонгор на сивке врезался в гущу врагов.
Тут, налетая спереди, сзади, с боков,
Хонгра пронзили четыре тысячи стрел,
Сивку пронзили четыре тысячи стрел!
Но по краям разукрашенных тебеньков,
Ниже сцепленья восьмидесяти колец,
Хонгор ударил звонко семь тысяч раз,
Хонгор ударил беззвучно семь тысяч раз
И закричал. Услыхав ездока, жеребец
Сделал прыжок — до самого неба взлетел,
Разом стряхнул четыре тысячи стрел
В разные стороны, будто ветер — листву.
Стрелы, что в спину вонзились Алому Льву,
Тоже рассыпались… День не считая днем,
Ночь не считая ночью, на сивке своем
Хонгор помчался, минуя вражеский стан,
И проскакал семью семь — сорок девять дней.
И переправившись через Арта-Зандан,
Въехал в пределы великой Бумбы своей,
В ханство, в котором блаженствует
вольный народ.
У золотых, красоты несказанной ворот
Спешился Хонгор и развязал торока.
Хана Джилгина к высоким столбам привязал,
Богатырям караулить его приказал.