Джангар вошел, о здоровье владыку спросив,
Сел на серебряный трон, величав и красив,
Как полнолунье пятнадцатого числа.
Вновь благодатной рекой арза потекла
От восходящих до заходящих лучей.
Не замечали дней, не считали ночей…
Молвил Джилгин всемогущий слугам своим:
«Джангру, которого чту я другом своим,
Всем, до единого, богатырям Богдо
Выдайте шубы, каких не видал никто».
С полдня до вечера выносили бойцы,
С полдня до вечера подносили бойцы
Шубы, каких никто не видал до сих пор…
Ханы потом повели такой разговор:
«Если на ханство могучий враг нападет,
Помощь окажем друг другу, начнем поход.
Если же будет война со слабым врагом,
То в одиночку такого врага разобьем».
И восхваления Лотосу произнеся,
Джангар простился, повел за спиной своей
Славных шесть тысяч двенадцать богатырей.
Их провожала свита Джилгинова вся.
Ветра быстрее помчались желтые львы.
Вскоре достигли дверей своей бумбулвы.
Снова семью расселись кругами они.
Радуясь, что примирились с врагами они,
Семьдесят языков собралось на пиру.
Ночью расходятся, чтобы сойтись поутру, —
И продолжается праздник из рода в род.
И в золотом совершенстве с этой поры,
В мире, в довольстве, в блаженстве с этой поры
Зажил могущественный богатырский народ.
Песнь девятая
О том, как Мингйан, первый красавец Вселенной, угнал десятитысячный табун пестро-желтых холощенных коней Турецкого хана
Сказывают: на рассвете вечных времен,
В шумные дни благодатной черной арзы,
В самом разгаре великого торжества,
Вдруг пролились из очей владыки племен —
Славного Джангра — две драгоценных слезы,
Начали двигаться шелковые рукава
Справа — налево, слева — направо, поток
Горестных слез утирая. Мангасов гроза,
В недоуменье глядели друг другу в глаза
Воины Джангра. Тогда богатырь и пророк,
Правого круга глава, промолвил Цеджи:
«Милый мой Хонгор Алый! Не ты ли, скажи,
В трудных походах служил нойону конем,
В битвах не ты ли казался бронею на нем?
Так вопроси владыку счастливых племен,
Так разузнай, почему растаял нойон?»
Хонгор сказал: «Если, в правом сидящий кругу,
Не задавали вы Джангру вопросов пока,
Как же я с левой своей половины могу
Спрашивать?» Но в ответ на слова старика
Молвил Джилган — златоуст, украшавший пиры,
Красноречивейший воин, с которым никто
Не состязался в искусстве словесной игры:
«Дайте мне ваше соизволенье на то —
Я вопрошу, почему растаял Богдо!»
И перед всеми блеснули зубы его.
Сердцеобразные, красные губы его
Неописуемо вытянулись в тесьму.
Воины дали на то согласье ему.
Опорожнив троекратно свою пиалу, —
Сорок бойцов ее приподнять не могло б, —
И преклонив троекратно божественный лоб,
И на колени встав на пуховом полу,
Руки свои распластав, златоуст сказал:
«Не потому ли заплакали вы сейчас,
Что жеребенок ваш — рыжий скакун Аранзал —
Стал недостаточно быстроногим для вас?
Не оттого ли растаяли вы сейчас,
Что пестро-желтое ваше златое копье
Сделалось недостаточно метким для вас?
Может быть, вы скрываете горе свое,
Ибо шестнадцатилетняя госпожа
Стала для вас недостаточно хороша?
Не потому ли растаяли вы, нойон,
Что государство семидесяти племен —
Семьдесят стран, разбежавшихся далеко, —
Ныне для вас недостаточно велико?
Иль оттого, господин, растаяли вы,
Что провинились пред вами желтые львы —
Эти шесть тысяч двенадцать богатырей?
Не потому ли рыдаете, наконец,
Что показался вам ниже, темней и серей
Девятиярусный ваш многоцветный дворец?
С нами, нойон, поделитесь печалью своей,
И посвятите в причину безудержных слез,
И не взыщите с меня за такой допрос».