— Вода никакая — только холодная, — и отказался купаться вообще. Ли нырнул и проплавал несколько минут.
Время в Салинасе, похоже, пошло быстрее. Ли обедал и лежал на пляже. Через некоторое время — казалось, час или два — он поднимал голову и видел, что солнце клонится к закату: шесть часов. Аллертон сообщал о похожем ощущении.
Ли поехал в Кито добывать информацию о яхе. Аллертон остался в Салинасе. Ли вернулся через пять дней.
— Яхе также известно у индейцев как «айяхуаска». Научное название Bannisteria caapi. — Ли разложил на постели карту. — Растет в глубоких джунглях на амазонской стороне Анд. Мы с тобой поедем в Пуйо. Там — конец пути. Там нужно будет найти кого-нибудь, кто сможет общаться с индейцами, и отыскать яхе.
Они переночевали в Гуаякиле. Ли перед ужином напился и проспал все кино. Они вернулись в гостиницу, чтобы лечь пораньше и наутро встать пораньше. Ли налил себе бренди и присел на край постели Аллертона.
— Ты славно сегодня выглядишь, — сказал он, снимая очки. — Поцелуй меня немножко, а?
— Ох, иди прочь, — вздохнул Аллертон.
— Ладно, парень, как скажешь. Времени у нас навалом. — Ли подлил себе еще бренди и лег к себе.
— Знаешь, Джин, в этом захолустье не только нищета живет. Богачи тут тоже есть. Я видел одного такого в поезде до Кито. У них, наверное, на заднем дворе аэроплан моторы греет. Так и вижу, как они грузят в него свои телевизоры, радиоприемники, клюшки для гольфа, теннисные ракетки и дробовики, да еще сверху на другой утиль пытаются впихнуть ногой особо ценного быка Брамы. Так набивают самолет, что он от земли оторваться не может.
Это маленькая, нестабильная, неразвитая страна. Расклад экономики — в точности, как я и думал: сплошное сырье, лес, пища, рабочая сила, жилье все очень дешево. А все промышленные товары — очень дороги, потому что пошлина на импорт. Пошлина призвана защищать эквадорскую промышленность. Но в Эквадоре нет промышленности. Здесь нет никакого производства. Те, кто может производить, производить не желают, потому что не хотят, чтобы у них здесь застревали деньги. Они только сидят и ждут, как бы поскорее отсюда свалить с мешком налички, лучше всего — американских долларов. Но боятся они напрасно. Богачи же всегда чего-то боятся. Даже не знаю, почему. Наверное, как-то связано с комплексом вины. Quien sabe? Я пришел не психоанализировать Цезаря, а защитить его личность. Не за так, разумеется. Здесь им одно нужно — департамент безопасности, чтобы проигравший уже не высовывался.
— Да, — ответил Аллертон. — Мы должны обеспечить единство мнений.
— Мнений! У нас тут что — дискуссионный клуб? Дайте мне один год, и у людей здесь не останется никаких мнений. «А теперь выстраивайтесь-ка вот здесь в очередь, народ, и получайте свое славное вкусное рагу из рыбьих голов, риса и маргарина. А вот здесь раздают ваши пайки бесплатного пойла, пришпоренного опием». А если кто из очереди хоть на шаг выйдет, мы из пойла-то опий выдернем — пускай валяются и срут в штаны, у них сил двигаться не останется. Привычка к еде — самая худшая наркомания. Еще одна точка зрения — малярия. Недуг, подтачивающий силы, изготовляется на заказ и подгоняется по фигуре, чтобы разбодяжить революционный дух.
Ли улыбнулся.
— Только представь себе — какой-нибудь старый гуманист, немецкий врач. Я говорю: «Ну что же, док, вы замечательно справились с малярией. Охват сократили почти до нуля».
«Ах, да. Мы стараемся как можем, разве нет? Видите эту линию на графике? Показывает упадок заболевания за последние десять лет с тех пор, как мы начали свою программу лечения».
«Ага, док, здорово. А теперь послушайте — я хочу, чтобы эта линия вернулась на тот же уровень, где и была».
«Ах, но вы не можете говорить об этом всерьез».
«И вот еще что. Посмотрите, нельзя ли откуда-то импортировать особо губительную породу червей-нематод».
Жителей гор всегда можно обезвредить, отобрав у них одеяла, уготовить им судьбу замерзшей до смерти ящерицы.
Внутренняя стена в номере Ли не доходила три фута до потолка, чтобы воздух поступал и в соседний номер, где не было окон. Жилец соседнего номера сказал что-то по-испански — в том смысле, чтобы Ли вел себя тихо.
— А-а, заткнись! — Ли вскочил на ноги. — Я забью эту щель одеялом! Я тебе, блядь, весь воздух перекрою! Дышать будешь только с моего разрешения. Ты — жилец внутреннего номера, комнаты без окон. Так помни свое место и заткни свою обнищавшую пасть!