— Джастис Тэтчер Крид, — без колебаний отвечаю я.
Он стискивает челюсть, но я не уверена, из-за обиды, которую все еще чувствует, или из-за упоминания об отце. Возможно, и то и другое.
— Почему Ханна? — спрашивает он, как ни в чем ни бывало.
— Не совсем уверена. Просто мне всегда нравилось это имя.
— Оно ей подходит.
Мне приятно знать, что он одобряет. Я всегда считалась с ним в каждом своем решении.
— Она была очень хорошим ребенком, — продолжаю, отвечая на его второй вопрос. — Много спала. Очень хорошо ела, за исключением тех случаев, когда я начина вводить детское питание. Она ненавидела морковь. — На моих губах появляется еще одна улыбка, когда я вспоминаю ее лицо. — Плевалась ею в меня.
— Я ненавидел морковь, — говорит он, — чертовски отвратительная штука.
Я посмеиваюсь над его словами.
— Полагаю, мне не стоит удивляться, услышав это, она всегда была похожа на тебя, — мои слова тяжестью повисают в комнате.
На его лице отражается боль, глубоко раня мое сердце.
В темноте спальни обхватываю ладонями его подбородок, делая все возможное, чтобы произнести слова сквозь сожаление, горящее в горле.
— Прости, — снова выдыхаю я. — Знаю, сейчас это ничего не значит, но я никогда не хотела причинить тебе боль. Пожалуйста, поверь мне.
От испытываемых эмоций его дыхание становится затрудненным. Вместо того, чтобы ответить, он овладевает моим ртом в жестком поцелуе, наказывая. В движении его языка я чувствую гнев, горечь и боль, и это еще больше ранит мое сердце.
Не успеваю я опомниться, как снова оказываюсь на спине, и он всем весом наваливается на меня.
— Еще, — рычит он хрипло, замирая у моего входа, и ожидая разрешения.
— Да, — слово выходит из меня задыхающимся шепотом.
Он вонзается в меня, заполняя больше, чем может принять мое тело. Я охаю от ощущений, впиваясь пальцами ему в спину, когда теряюсь в чувствах, что он во мне вызывает.
Он берет меня почти так же, как и до этого, с первобытной потребностью, совпадающей с моей собственной, удерживая мой взгляд при каждом толчке. Наша страсть переплетается с болью нашего прошлого.
Я молюсь, чтобы однажды мы преодолели ее. Что в один день этот мужчина, которому все еще принадлежит мое сердце, в конце концов, простит меня.
Только когда я вскрикиваю от очередного оргазма, он позволяет себе достигнуть собственного удовольствия. В завершении он нежно целует меня в губы поцелуем, проникающим в душу и вселяющим надежду. После он вновь заключает меня в надежные объятия, заставляя чувствовать себя в безопасности, чего я не испытывала уже давно.
В ночной тишине мне остается лишь гадать, куда судьба заведет нас дальше.
— И что теперь? — спрашиваю, не в силах сдержаться, вспоминая, что много лет назад говорила ему нечто очень похожее.
— Теперь ты заснешь в моих объятиях, где тебе и место.
Его слова окутывают теплым умиротворяющим покровом, принося охваченному противоречиями сердцу немного покоя.
Понятия не имею, что нас ждет в будущем, но не утруждаю себя мыслями об этом и просто живу настоящим. Моментом, о котором я мечтала последние шесть лет.
Глава 16
Райан
На следующее утро просыпаюсь от разносящегося в воздухе запаха кофе, и мне не хватает тепла тела, окутывавшего меня, когда я засыпала. Сильнее вжимаюсь в теплое одеяло, и меня с головой накрывают воспоминания о прошлой ночи, резко подскакиваю, и, понимая, что все еще голая, прихватываю с собой простыню.
«О боже! Заходила ли Ханна сегодня утром и видела ли нас вместе?»
Эта мысль ужасает. Я намеревалась проснуться достаточно рано, чтобы выпроводить Джастиса или, по крайней мере, отправить его на кушетку. Последнее, чего я хочу, — это заморочить Ханне голову и дать ей ложную надежду. У меня самой их более чем достаточно.
Вновь испытать прикосновения Джастиса после всех этих лет было даже лучше, чем я помнила, но больше всего мне понравилось спать в его объятиях, чувствуя себя защищенной и желанной. Для моего раненого сердца это опасно. Я должна каждую секунду сожалеть о том, что произошло, но не могу. Не могу сожалеть ни об одном мгновении, проведенном с ним, даже если это не приносит мне ничего, кроме душевной боли.
Вздохнув, вылезаю из кровати, чувствуя чудесную боль в тех местах, которые не ощущала годами. Схватив халат, надеваю его и спускаюсь вниз. Я обнаруживаю Джастиса на кухне без рубашки, он стоит у плиты с дочкой на руках, и они вместе готовят яичницу. Этот момент я представляла себе бесчисленное количество раз, но даже в своем воображении я не видела столь прекрасной картины.
Когда я наступаю на скрипучую половицу, Ханна поворачивает голову, и ее улыбка озаряет мое сердце.
— Доброе утро, мамочка.
— Доброе утро, — хриплю я, а затем прочищаю горло, услышав, как звучит мой голос.
Джастис поворачивается в мою сторону, его опаляющий взгляд скользит по моему телу, кожу покалывает от воспоминаний о его руках и обо всем, что мы разделили прошлой ночью.
— Мы вместе готовим завтрак, — возбужденно сообщает мне Ханна.
— Вижу. Пахнет восхитительно.
— Мы собирались оставить немного для тебя, но теперь, когда ты встала, можем поесть все вместе. Как настоящая семья.
Моя улыбка исчезает, когда суровая реальность наносит мне пощечину.
— Отлично, но сначала почему бы тебе не пойти и не одеться? Мне нужно поговорить с папой.
— Ладно.
Джастис ставит ее на ноги, и она бежит мимо меня, но останавливается, чтобы обнять, обвивая руками мою талию.
— Спасибо, что разрешила папочке переночевать. Ты самая лучшая. — Наградив быстрым сжатием, она продолжает свой путь из комнаты, оставляя мое сердце в руинах.
Перевожу внимание на Джастиса, который выглядит скорее удивленным, в отличие от ужаса, который я сейчас испытываю.
— Да, спасибо, что разрешила мне переночевать.
— Умоляю, скажи, что ты встал раньше нее? — выпаливаю я.
Его непринужденность исчезает.
— Разве это имеет значение?
— Конечно, имеет.
— Почему?
Я изумленно смотрю на него, удивляясь, как он может спрашивать меня о подобном.
— Она не может видеть нас вместе вот так, Джастис. Это ее смутит.
После напряженной секунды он выключает горелку и отодвигает сковороду в сторону, а после полностью поворачивается ко мне. Небрежно прислоняется к стойке, скрестив на груди мощные руки. Стараюсь не блуждать взглядом по его телу, но это невозможно, слишком много всего, чем хочется восхищаться, особенно глубоким треугольником мышц, выглядывающим из его низко сидящих джинсов. Каждая резко очерченная мышца его подтянутого тела напоминает о том, что я испытывала рядом с ним.
— Я встал раньше нее, — наконец говорит он, возвращая мой взгляд к своему лицу и успокаивая беспокойство в сердце.
Из меня вырывается вздох облегчения.
— Слава богу.
Он хмурится еще сильнее.
— В чем проблема, Райан?
— Мы должны быть более осторожны. Особенно рядом с Ханной. Было бы неправильно давать ей ложную надежду. Вспомни, что она только что сказала о «настоящей семье».
— С чего бы нам давать ей ложную надежду?
Я открываю рот, потом закрываю. Мысли кружатся, когда я пытаюсь понять, что, черт возьми, он имеет в виду. А сердце боится надеяться.
— Сейчас слишком рано для игр разума, Джастис.
— Я не играю в игры, и ты это прекрасно знаешь.
— Тогда, что происходит? Почему ты так себя ведешь?
Вместо ответа он задает собственный вопрос.
— Кто такой Чаффман?