— Да, я знаю.
— Вам троим повезло, что вы есть друг у друга, — продолжаю тихим голосом. — У меня нет ни братьев, ни сестер, никто не любил меня до Ханны. Ну, и Тэтчера.
— Мужик на самом деле любит привечать бездомных, да?
Я хихикаю, думая, насколько он прав. Тэтчер — единственный в своем роде. Он определенно делает мир лучше. Без него вся наша жизнь не была бы такой, как сейчас.
— Но теперь у тебя есть два крутых брата, не говоря уже о том, какие мы горячие. — Он обнимает меня за плечи и целует в макушку. В этом нет ничего сексуального, просто дружеско-братский поцелуй.
Я закатываю глаза от его не такой уж тонкой скромности, но не могу отрицать проходящее сквозь меня тепло.
— Что же, я ценю твои слова, но давай пока не будем считать Нокса.
— Не беспокойся о нем. Под всей этой враждебностью он просто лопается от любви.
Это нелепое заявление вызывает у меня приступ смеха. Я почти уверена, что Нокс ни от чего не лопается. Он слишком замкнутый, слишком... грустный. При воспоминании о том, что я видела прошлой ночью, на сердце снова становится тяжело.
— Как у него дела? — спрашиваю я.
Он пожимает плечами.
— С ним все будет в порядке. Мы знали, что этот день рано или поздно наступит, но от этого не легче, понимаешь?
Я киваю, полностью понимая.
Приближающиеся шаги привлекают наше внимание. Я вижу, направляющегося к нам Джастиса, выглядящего греховно сексуальным во всем своем утреннем великолепии. Темные волосы взъерошены после сна, джинсы, которые были на нем прошлой ночью, соблазнительно свисают с узких бедер. Он держит в руке рубашку, выставляя напоказ свое очень мощное и скульптурное тело.
— Выпендривается, — ворчит Брэкстен.
С улыбкой выскальзываю из-под его руки и спускаюсь на несколько ступенек, чтобы поприветствовать Джастиса, обвиваю его руками за шею, он притягивает меня ближе, — наши тела идеально подходят друг другу.
— Доброе утро, — приветствую я его.
— Доброе, — бормочет он глубоким, все еще хриплым от сна голосом. — Все в порядке? — он вопросительно переводит взгляд на Брэкстена.
— Да, ей просто захотелось со мной потусоваться, — говорит он. — Говорит, что скучает по мне и не может перестать обо мне думать.
Мне требуется все мужество, чтобы не расхохотаться, особенно при взгляде, который бросает на него Джастис.
— Вообще-то я пришла повидаться с Ханной. Я по ней соскучилась.
— Я тоже, — делится он. — И по тебе.
От его слов на моих губах расцветает глупая улыбка.
— Ладно, меня сейчас стошнит, — говорит Брэкстен, поднимаясь на ноги. — Пойду внутрь, увидимся там.
— Брэкс, — бросаю я через плечо.
Он снова поворачивается ко мне.
— Спасибо за беседу.
— В любое время... сестренка.
Одно это слово значит гораздо больше, чем он может себе представить.
Когда он заходит внутрь, я поворачиваюсь к Джастису и вижу, что он внимательно за мной наблюдает.
— Сестренка? — он поднимает бровь.
— Угу. — Я наклоняюсь, касаясь губами его губ. — Что ты об этом думаешь?
Его руки опускаются на мой зад, притягивая меня вплотную к себе.
— Я думаю, давай сделаем это законным, выходи за меня.
Я качаю головой, кривя губы.
— Хорошая попытка, Крид. — Схватив его за руку, тащу вверх по ступенькам. — Пойдем, проверим как там наша малышка.
Он хмыкает.
— Хорошая отговорка.
Сейчас это все, что у меня есть. Я не хочу потерять то новое, что мы обрели. То, что вполне может привести к тому, чего мы оба хотим.
Как только мы входим, по ушам бьет музыка — из кухни доносится песня Марвина Гая «Ain’t no mountain high enough», — голоса Тэтчера и Ханны разносятся по дому. Войдя, мы видим, что Тэтчер стоит у плиты, подкидывает блины в воздух и переворачивает их, пока Ханна ловит каждый из них тарелкой.
Один блин чуть не шлепается Брэкстену на голову, когда тот пытается взять стакан, но умудряется увернуться в самый последний момент. Сцена, разворачивающаяся перед глазами, наполняет сердце теплом.
— Мамочка, папочка! — заметив нас, Ханна ставит тарелку и бежит в объятия Джастиса.
— Доброе утро, детка. — Он целует ее в щеку, прежде чем подвинуть в мою сторону, чтобы я тоже могла ее обнять.
— Как прошел вечер? — спрашиваю я.
— Потрясающе. Мы с папой Тэтчером так веселились. Пили горячее какао, ели попкорн и смотрели «Храбрую сердцем».
— И почему я не удивлена выбором мультфильма? — я смотрю на Тэтчера и вижу, что он улыбается так же ярко, как и Ханна.
— Мы отлично провели время, — говорит он. — Придется как-нибудь повторить.
— Дядя Нокс сказал, что возьмет меня сегодня с собой на трактор и даже разрешит сесть за руль.
Впервые с момента, как я вошла в кухню, перевожу взгляд на Нокса, живот скручивает от нервов, когда я пытаюсь оценить, наше положение. Его обычно жесткое выражение лица сегодня немного смягчилось, и впервые за все время он приветствуют меня кивком. Это больше, чем я когда-либо получала от него раньше, поэтому принимаю это как отправную точку и улыбаюсь в ответ.
— Садитесь, — говорит Тэтчер. — Мы с Ханной Джей испекли на всех шоколадные блинчики.
Скребя по полу ножками стульев, мы все занимаем наши обычные места за столом. Джастис садится рядом с Ноксом, поставив Ханну между нами. Помогая расставлять тарелки, я замечаю, как он притягивает к себе брата, бормоча что-то, чего остальные не слышат.
От той любви и связи, что я вижу, мою грудь распирает от чувств и одновременно опаляет болью. Что бы он ни говорил, Нокс кивает, затем отпускает его.
— Всем понравилось на танцах? — спрашивает Тэтчер, улыбка на его лице — хороший показатель того, что он не перестает думать об этом, и у меня есть довольно хорошее предчувствие, относительно причины.
— Да, — говорит Ханна. — Мне понравилось играть с Амелией.
— А как насчет тебя, Тэтчер? — спрашиваю, даже не пытаясь скрыть понимающую улыбку. — Похоже, вы с Гвен хорошо провели время.
— Ну, видишь ли... — он усмехается, и если бы я не знала его лучше, то могла бы поклясться, что он покраснел. — Весь вечер протанцевать с красивой женщиной — не такой уж трудный подвиг.
Мне хочется нажать на него, чтобы выудить больше информации, мое любопытство, относительно их двоих, по-прежнему меня будоражит, но Ханна прерывает мой порыв, встревая с вопросом, от которого пробирает до костей.
— А что такое черномазый?
Я замираю, бряцая вилкой о тарелку.
Джастис рядом со мной напрягается, вокруг стола сгущается тишина.
Мне требуется мгновение, чтобы обрести голос.
— Ханна, где ты услышала это слово?
— Кто-то назвал так вчера на танцах папу Тэтчера. Они сказали, что черномазые должны танцевать с себе подобными, — она произносит это так небрежно, не имея ни малейшего представления о том, сколько яда и ненависти заключено в этом слове.
— Кто? — спрашивает Джастис резким от гнева голосом.
— Я не знаю его имени. На нем была красная кепка и белая футболка.
— Билли Рэй, — выплевывает Нокс. — Он всегда был расистским куском дерьма.
Ханна оглядывает стол, ее лицо вытягивается.
— Это плохое слово, да?
Я отрицательно качаю головой.
— Да, милая. Плохое.
— Почему он так сказал о папе?
Я думаю о том, как объяснить ей это так, чтобы она смогла понять, но как кто-то может понять такую ненависть? Особенно ребенок.
— Иди сюда, Ханна Джей, — зовет ее Тэтчер, не выглядя таким расстроенным, как остальные. Он сажает ее к себе на колени, она обнимает его за шею и смотрит на него. — Некоторые люди в этом мире могут быть мерзкими, но знаешь, что?