Она наконец-то села, Джейсон пододвинул к ней кружку чая, которую она оставила. Она снова отпила свой мятный чай, смотря на то, как Домино обнял меня за плечи, взглядом соответствовавшим ее имени. В тот момент я поняла, что ей нравится Домино или, по крайней мере, она видит в нем замену Ричарду. Знает ли об этом Домино или просто не обращает внимание или уже до этого ее отверг? Объясняет ли это ее излишнее подчеркивание слова приятели? Может она хотела стать больше, чем друг, а он сказал нет?
Я потерла свободной рукой лоб. Стараться решить проблемы такого большого количества людей было той еще занозой в заднице, но обычно, когда я слишком много думала над этим, голова тут же отзывалась болью. Они же взрослые, Бога ради; они должны сами справиться, да?
— Ты в порядке? — спросил Натаниэль, наклонившись и поцеловав меня в щеку.
— Конечно, — но напряглась, попытавшись прислониться к креслу, на котором лежала рука Домино. Мне внезапно не захотелось, чтобы он до меня дотрагивался, я задыхалась от такого большого количества внимания. Те же самые действия, которыми ты наслаждаешься с тем кого любишь, кажутся какими-то навязчивыми с тем, кого считаешь просто партнером по сексу. Джейсон же был моим секс-партнером по настоящему, потому что был одним из моих лучших друзей и секс с ним ничего не ломал и не заставлял нас пытаться стать друг другу кем-то большим, чем есть. Он, возможно, был одним из самых комфортных любовников для меня, если посмотреть на это под определенным углом; с другой стороны с ним тоже были определенные сложности, ну а с кем их не бывает.
— Теперь, когда банда в сборе, зачем мы здесь собрались? Джейсон упоминал что-то про то, что жесткий секс будет одной из повесток нашего обсуждения. Джейсон, ты не мог бы рассказать поподробнее?
— Давайте сначала разберемся с проблемой Домино и Зависти, — сказал он, полу-улыбнувшись при этом.
— Есть список того, что мы будем сегодня обсуждать? — спросила я.
— Видела бы ты свое лицо, оно такое мрачное, — рассмеялся он.
— Ненавижу собрания.
Я обеими руками поднесла кружку ко рту. Мне никого сейчас трогать не хотелось. Я чувствовала себя так, как будто они все вместе сговорились, пытаясь мною манипулировать и мне это не нравилось.
Натаниэль положил руку на мое бедро под столом, нежно водя по нему сквозь шелк халата. Я боролась с желанием убрать руку. Я хотела, чтобы он продолжал, но мне не нравится, когда посреди разговора внезапно понимаешь, что только ты не знаешь о чем он.
Домино начал разминать мои плечи, его пальцы нашли участок голой кожи на шее под волосами, массируя напряженные мышцы, затем он поднялся вверх, прямо под линию волос и надавил на чувствительную точку, где шея и голова соединяются, дав почувствовать силу своей руки. У меня практически закатились глаза и они сами собой закрылись.
Рука Натаниэля нажала сильнее, доказывая, что в нем тоже была сила, которую он хоть и не часто использовал, но она там была. Они одновременно усилили нажим и мне пришлось постараться, чтобы соблюсти рамки приличия. Кто-то забрал кружку у меня из рук или я ее уронила.
Натаниэль ослабил хватку на бедре, затем и Домино убрал свою руку, обняв меня за плечи. На этот раз я опустилась в изгиб руки, прижимаясь к его телу. Я могла сильнее прижаться к нему, потому что он не надел бронежилет; большинство охранников не надевали его, если только не собирались работать со мной. Он ослабил хватку и теперь поддерживал меня только частично, хорошо хоть так, потому что в противном случае я бы стекла с кресла на пол; когда все мышцы становятся как вода, шелка халата недостаточно, чтобы тебя удержать.
— Вау, — сказала Зависть, — это было... вау.
Я попыталась на нее посмотреть, но мои глаза еще не могли фокусироваться. Я попыталась стряхнуть с себя это теплое, остаточное ощущение, но Натаниэль нежно погладил бедро, сказав:
— Анита, все хорошо, просто расслабься.
Я начала делать то, что сказал голос моего любимого котика, но Зависть продолжала говорить и мне нужно было сосредоточиться. Я стала выплывать наверх, сквозь всю эту негу и приятные воспоминания о том, что произошло ранее с утра и просто... Они ударили по обеим моим точкам, отвечающим за счастье; с правильными людьми и при подходящих обстоятельствах это просто отключало мой мозг.
— Ты меня вообще слышишь? — спросила она, опустив лицо на один уровень со мной.
Я все еще прижималась к Домино, его рука держала меня. Давление от его наплечной кобуры и патрон на поясе не было неудобным, наоборот — даже успокаивало. Когда тебя окружают столько опасных людей, оружие и все, что с ним связано становится частью твоей жизни. Я обняла его двумя руками за талию, помогая себе приподняться и прийти в себя и то, что я прижалась к нему, не ощущалось неправильным. Напряженность, которая пыталась заявить о себе и заставить меня рвать и метать, понемногу проходила. Раньше ярость была практически одной из доступных мне эмоций и, испытывая ее, я все еще чувствую себя в своей тарелке; лучше иметь дело с чем-то неприятным, но знакомым, чем с приятным, но незнакомым. Иногда мне кажется, что я нахожусь настолько далеко от своей зоны комфорта, что это меня сломает, а в иных случаях понимаю, что они как тюремные решетки; они тебя защищают, но также ты находишься в ловушке. А я не хотела бы оказаться в ловушке, даже в своей собственной.
— Да, — сказала я, голос был немного хриплым и сонным. Я прочистила горло и попыталась снова.
— Я тебя слышу, Зависть.
— Если бы Ричард положил руку туда же и оттянул твои волосы, тебе бы это понравилось?
Я прищурилась, глядя на нее, изучая интеллект во взгляде, силу ее воли. В них было что-то, что понравилось Жан-Клоду и Ричарду; пассивность им не нравится.
— При подходящих обстоятельствах, да, — сказала я.
Она мотнула головой, поднимая чай ко рту, а затем положила его обратно, не отпив.
— Когда он делает это со мной, становится просто больно.
— Тогда ему не нужно было этого делать, — сказала я.
— Мне кажется, что ему нужно кому-то это делать или с кем-то.
— Так и есть.
— Почему? — спросила она.
Нахмурившись, я выбралась из крепких объятий, как будто я не совсем могла ясно мыслить, находясь в них. Я погладила бедро Домино, давая ему понять, что не злюсь, просто нужно было привстать. Я убрала руку Натаниэля с моего бедра, взяв ее своей рукой, тоже давая ему понять, что все в порядке, и я не собираюсь позволить своему дискомфорту отбиться от рук и повлиять на меня снова; это было бы по-детски, а я уже не ребенок.
— Можно я скажу? — спросил Джейсон.
— Пожалуйста, — ответила я.
— Наслаждение от боли: либо ты его получаешь, либо нет. Если получаешь, то не нуждаешься в объяснениях, потому что знаком с этими потрясающими ощущениями, а если не получаешь, то никакие разговоры не убедят тебя в обратном.
— Прозвучало так, будто ты готовил эту речь, — сказала я.
Он нахмурился и это, казалось, затемняло его внутренний свет.
— Я пытался объяснить это Джей-Джей.
— Попытаюсь угадать, не получилось?
— Нет.
— Не говори, что ты не сможешь объяснить это мне, это не ответ, — сказала Зависть.
— Это как пытаться объяснить красный цвет дальтонику. Ты можешь сказать ему, что он — горячий, яркий, использовать какие хочешь слова, но на самом деле он так и не поймет, что это за цвет, для него он так и останется одним из оттенков серого, — сказала я.
— И это тоже не ответ, — сказала она.
— Тебе кажется, что связывание это что-то экстремальное, призванное добавить перцу в отношениях, так? — спросил Натаниэль.
Она кивнула.
— Для некоторых это не перец, а овощи и фрукты.
— Что? — не поверила она.
Он выпрямился, сидя на стуле, и пока говорил, жестикулировал свободной рукой, другой рукой держа мою руку.
— Представь что секс, отношения — это мясо, если ты будешь есть только его, то заболеешь и даже умрешь от осложнений из-за несбалансированного рациона.
— Это я знаю, но все равно не вижу связи.
— Мы все можем заниматься сексом без БДСМ и получать от этого море удовольствия, но если мы в течение какого-то периода времени не получим его, то будем чувствовать себя плохо, находиться в депрессии. Секс сам по себе не делает нашу сексуальную жизнь полноценной; нам нужны эти «извращения», чтобы чувствовать себя счастливыми и полноценными. Без них, в конце концов, часть нас вроде как умрет.